неприступный, грозный, суровый. А внутри, для своей женщины – там нежные яркие цветы. Но это видит только она.
Милана улыбнулась.
– Как красиво. А я твоя женщина?
– Ты еще сомневаешься? – горячая мужская ладонь скользнула по обнаженной женской спине. – Моя. Единственная женщина, которую я любил и люблю.
Единственная… Единственная?!
– А как же?.. – Милана шумно выдохнула. Она не могла не задать этот вопрос. И не могла его закончить.
– Если ты про мою первую жену, то это была не любовь, а договорной брак. За нас решение приняли родители.
– И ты согласился?! – ахнула Милана.
– У нас так принято.
Какое-то время она молчала. Как же это все… Сколько она еще не знает о Марате?..
– А сейчас? – тихо спросила она.
– А сейчас ты – моя любовь, моя жена и моя судьба. Моя. Именно моя.
Милана снова опустила голову на его плечо. Она не належится на этом плече никогда.
– Может, ты уже хочешь вина? – продолжил Марат. – Хочешь поужинать? Я что-нибудь придумаю.
– Я хочу, чтобы ты снова мне шептал на ухо, как ты любишь меня. Я хочу нежные яркие цветы на подкладке бурки. А я буду шептать тебе самые нежные слова, которые смогу вспомнить.
– Желание госпожи – закон.
***
Милана, прижав одеяло к груди, оглядывала окружающее ее пространство.
Это спальня. Спальня Марата. В квартире Марата. Милана судорожно поднесла к лицу руку, часы на запястье показывали половину десятого.
Черт!
Нет, не черт. Сегодня же суббота. Выходной.
С глубоким вздохом Милана откинулась на спинку кровати и прислушалась. В квартире было тихо. Но Марат же не мог никуда уйти? Хотя, может, он бегает по утрам? Все-таки как много она о нем не знает. Как много ей еще предстоит узнать. С какой-то опаской Милана покосилась на свою руку. В компании с кольцом на среднем пальце там теперь еще было кольцо на безымянном. Палец сердца, как говорят. Табуированный для нее палец – на котором никогда не будет кольца, так для себя решила Милана.
И вчера на этот палец ей надел кольцо ее любимый мужчина. Милана на секунду зажмурилась, а потом резко откинула одеяло в сторону и спустила ноги с постели. А потом без зазрения совести открыла стенной шкаф и, обнаружив там полку с футболками, с удовольствием надела белую футболку Марата.
А сам хозяин этой футболки обнаружился на кухне. Как бы тихо не ступала Милана, он обернулся на ее появление в дверях.
– Отлично. Кофе только сварился.
И они снова зависли. Милана, например, зависла на торсе Марата. На ней – его футболка. На нем – футболки нет. Ничего нет выше резинки черных трикотажных штанов. Только роскошный мужской торс.
Милана почувствовала, что у нее сами собой поджимаются пальцы на ногах. Марат не мог этого заметить, но отчего-то же у него пополз вверх угол рта и изгиб брови стал отчетливее. А потом он шагнул к ней и обнял, прижал к своему плечу. Его руки обнимали ее, щека Миланы прижималась к большому выпуклому плечу, а она думала только об одном. Это утро – первое в череде многих-многих их совместных утр. Это ее счастье. Не краденное, не придуманное, не фантомное. А настоящее, законное, ее.
Тишину прервал звук мобильного. Марат вздохнул, протянул руку и взял телефон со стола. Еще раз вздохнул.
– Это Зиля. Извини.
А когда Милана дернулась, чтобы отодвинуться, лишь сильнее прижал ладонь к ее пояснице, а в трубку произнес.
– Привет.
Милана стояла, прижатая к большому мужскому телу, и слушала, как Марат говорит со своей бывшей женой. От этого было такое странное ощущение… Не то, чтобы слишком неприятное. Но странное. Очень. Совершенное непонятно, как реагировать. Поэтому Милана стояла и просто слушала. Она не разбирала слов, которые говорила бывшая жена Марата, слышала только женский голос с взволнованными интонациями из трубки телефона. А вот голос Марата она слышала отчетливо.
– Все в порядке с Русом. И доктор подтверждает. Аппетит хороший, ест суп, врач сказал, что через пару дней домой выпишут. Как тетя Патимат? Зиля… – Милана видела, как поднялась и опустилась грудь Марата от его вздоха. – Нет, не буду тебя отговаривать. Ты взрослая женщина, решай сама. Хочешь возвращаться – возвращайся. Хорошо, мы это обсудим, когда ты приедешь. Да. Давай, до встречи.
С легким стуком телефон лег обратно на стол. Молчать Милана не могла.
– Что вы обсудите, когда она вернется?!
Голос ее звучал требовательно, но Милана не хотела ничего с этим делать. Это ее мужчина. Её! И только её!
Рука Марата легко погладила ее поясницу, а потом он руку убрал. Обернулся, достал из шкафа две чашки и принялся разливать кофе.
– Рус сказал матери, что он возвращается домой. К ней.
Милана замерла, глядя на протянутую ей белую чашку.
– И что ты думаешь? – негромко спросила она.
– Я думаю, это правильное решение, – Марат, как и вчера бокал с вином, вложил чашку в ее пальцы, сжал. – Пей кофе, а я тебе пока кое-что скажу.
И под кофе Милана выслушала декларацию о намерениях Марата Ватаева.
– Давай сразу кое-что проясним, милая моя. Я не смогу – и не хочу, и не буду – вычеркивать из своей жизни Рустама и Гульнару. И их мать. Я люблю своих детей. И уважаю их мать. – Милана сильно, так, что закололо в пальцах, сжала ручку кофейной чашки. И сделала большой, почти обжигающий глоток кофе. А Марат между тем продолжал: – Но ты – моя жена, моя женщина, главный человек в моей жизни. Ты всегда будешь на первом месте. И наших детей я буду любить так же, как Руса с Гулей.
Милана вдруг почувствовала себя маленькой и глупой. И вся ее ревность к этой женщине… От этой ревности надо избавляться. И уже тем более не стоит ревновать к детям. Если бы Марат вдруг отстранился из-за Миланы от детей – то это был бы не Марат. Не тот Марат, которого она так сильно любит.
– Ну, вот и умница, – негромко произнес Марат и аккуратно – потому что у них обоих были в руках чашки с горячим кофе – привлек ее к себе. – Теперь так спокойно и вдумчиво выслушай еще кое-что.
Милана поставила чашку на стол и обняла Марат двумя руками за спину.
–
