Автобус несся вперед, Никос, приняв почти горизонтальное положение, сладко подремывал, но Вовке с Лешкой было не до отдыха.
— Никос, — дергали они его то и дело, — Никос, так нечестно. Ну-ка выкладывай, что ты задумал!
Но рассказывать уже было поздно. Автобус притормозил около живописной группы из трех человек. Один из них, в выцветшей тельняшке и засаленной морской фуражке, первым вскочил с камня, на котором сидела троица ранних пассажиров. Его плохо выскобленное бритвой лицо просунулось в салон, и ребята тут же его узнали — это был Ставракис. Они надвинули бейсболки пониже на глаза и сделали вид, что досматривают третий сон.
Ставракис о чем-то спросил водителя, тот утвердительно кивнул. А в салон, как медведь, нашедший наконец берлогу, уже лез Бутяков. За ним поспевал Грибков-Майский — с огромным фиолетово-желтым фонарем под глазом.
— Иерапетра? — пробасил Бутяков, вероятно, не доверявший Ставракису.
— Йес, йес, — подтвердил водитель.
Бутяков вынул из кармана какую-то крупную купюру, сунул ее шоферу и потребовал:
— Отвезешь в Иерапетру, на лодочную станцию, боат стэйшн. Понял?
— Боат, йес.
— Гриб, как по-английски будет "гавань"?
— Xарборд, — буркнул Грибков-Майский, скорчившийся во втором ряду.
Водитель несколько раз кивнул, знаками показывая, что он все прекрасно понял и доставит господ на лодочную станцию в Иерапетре, и автобус снова отправился в путь.
Вскоре, убаюканные плавным покачиванием, задремали на своих сиденьях и Ставракис, и Бутяков, и Грибков-Майский. Иначе они, наверное, удивились бы, почему автобус с хронической регулярностью пролетает мимо положенных остановок. Наконец за поворотом показались беленькие домики курортного местечка Иерапетра, и автобус, не снижая скорости, поскольку еще было довольно раннее утро и все туристы спали в гостиницах, отельчиках, апартаментах и бунгало, ворвался в город.
Пробудившись с помощью какого-то шестого чувства, Грибков-Майский и Бутяков стали потягиваться, толкнули Ставракиса и принялись что-то тихо обсуждать.
Автобус тем временем, мягко покачиваясь на поворотах, двигался к конечному пункту своего путешествия. Наконец водитель притормозил на какой-то улочке, открыл дверь и гостеприимным жестом показал вперед:
— Плиз, плиз.
Грибков-Майский с Бутяковым подхватили свои пожитки и двинулись к выходу. Как только они оказались на улице, из дверей дома, у которого остановился автобус, выскочили четверо статных молодых людей в полицейской форме, и не успели тюменские жулики сказать "мама", как на их запястьях хищно щелкнули челюстями стальные наручники. Ставракиса из автобуса пришлось выволакивать, поскольку он, сообразив, что коварный водитель привез их вовсе не к лодочной станции, а прямехонько к полицейскому участку, пытался схорониться под сиденьями.
Последними из автобуса вышли ребята, к которым тут же подошел начальник полицейского управления и принялся похлопывать их по спинам, говоря какие-то лестные слова, понял которые, увы, лишь Никос.
— И что, и это все?! — разочарованно пробормотал Вовка, оглядываясь кругом. — Эта погоня начиналась так здорово, со скрипом тормозов, лихими поворотами, слежкой в горах! И вдруг вместо последующей перестрелки и задержания катера жуликов в Средиземном море с помощью десантников, прыгающих с самолета вниз прямо в аквалангах, вот такая банальная концовка?
— Нет, это не конец, — поправил Никос Вовку. — Это только начало. Меня еще убьет брат. А вас, я думаю, ваша классная.
Лешка испуганно сглотнул слюну, глянул на часы и охнул. Никос как в воду глядел. Через полчаса весь их класс должен подтянуться на завтрак, но Вовки и Лешки там точно недосчитаются, потому что в данный момент они находятся совсем на другом конце острова.
Жизнь — штука непредсказуемая. Как бы человек ни распределял свое время, какие бы планы и графики ни составлял, как бы аккуратно ни размечал в ежедневниках свой распорядок на месяцы вперед, жизнь-то все равно сделает все по-своему, спутает все планы, и смотришь, человек, который думал, что все у него предопределено и ничего интересного случиться не может, вдруг очнется где-нибудь в далеком Сингапуре, вынет из портфеля свой органайзер, полистает его в тихом изумлении да и отправит в мусорную корзину. Что и говорить, трудно нам, простым смертным, заглядывать хоть недалеко в будущее. Но потому-то жизнь и интересна!
Вот ведь чего-чего, а такого оборота дел Вовка и Лешка никак не могли ожидать. Когда они летели на Крит, грезилась им, конечно, сабля Улуч-Али, откопанная в древней крепости. Но вот что им придется участвовать в погоне за бандитами и принимать искренние поздравления и похвалы от чина греческой полиции — такое им, конечно, не могло ни присниться в страшном сне, ни привидеться в радужных мечтах.
Полицейские лично позвонили в "Creta Panorama Hotel", нашли там Ольгу Васильевну Мурашкину и, с помощью Никоса, объяснили ей, что с ее подопечными, которые оказали неоценимую услугу греческой полиции, все в порядке. Та едва не хлопнулась в обморок прямо у телефона. Естественно, после этого она держала класс на коротком поводке и глаз не спускала ни с Вовки, ни с Лешки, ни с примкнувшего к ним Кащея.
Хотя похождения друзей существенно ограничили вольницу, на Иконникова и Казакова никто не обижался. Они стали национальными героями класса уже только потому, что хитрый Никос в тот вечер, когда Бутяков и Грибков-Майский должны были изъять свою закладку, подложил вместо настоящих долларов "куклу". Деньги же, через посредство полиции, были отданы облапошенным туристам, в том числе и Ольге Васильевне Мурашкиной, которая сильно переживала за те пропавшие средства, которые доверили ей родители ребят. Так что и на экскурсию в Кносский дворец, и на фотосафари русские школьники попали. Однако в Фортеццу, как ни умоляли Иконников и Казаков Ольгу Васильевну, та их не отпустила. Одно дело — помогать местной полиции, но совсем другое — разрушать путем раскопок архитектурные памятники старины.
За оставшиеся до отъезда Вовки и Лешки два дня Никос дважды приезжал к ним и рассказывал, как он всеми правдами и неправдами старается доказать местным археологам, что гипотезу русских ребят необходимо проверить. Но пока все было тщетно.
В аэропорту Ираклиона, там же, куда неделю назад прибыли ребята, было многолюдно. Сновали по залу ожидания немцы, французы, шведы, слышалась разноязычная речь, призывно мигали огоньками местные бары и магазинчики, дикторши торопливыми голосами сообщали о прилетах и вылетах, и пассажиры пробирались среди толпы себе подобных к своим "гейте" — воротам, через которые им предстояло покинуть гостеприимный Крит и вернуться на родину.
Вовка и Лешка грустно толкали ногами свои сумки все ближе и ближе к стойке таможенного досмотра. Когда Мурашка уже вступила в переговоры с таможенным начальством, показывая въездные бумаги, а Купец сбегал и спустил последние драхмы в местном обменном пункте, в аэропорт с горящими, круглыми, как блюдца, глазами ворвался Никос. За ним семенил какой-то старичок в белых парусиновых брюках, смешной черной тюбетейке, к которой была приторочена черная кисея. Животик старичка перевешивался через ремень и смешно колыхался в такт его быстрым движениям, но тот, следуя за юрким Никосом, не обращал на него никакого внимания.
