У кошек интересное расположение когтей, вылезающих из ласково-мягких подушечек как континентальные ракеты из внутренностей как-бы вагона-рефрижератора. Точно так же – вроде бы предсказуемо, но неожиданно и совершенно очевидно смертоносно. Четыре острейших крючка сплошной полосой впереди и один, большой, сзади, прямо напротив них. Кошачьи вообще идеальные хищники, а такие причудливые лапки еще и дают им преимущество. Хрена выдерешься, если закогтит, уж поверьте. Несомненно, от Мурки или Васьки вы спасетесь, но если кошка больше?
Сходите в зоопарк, гляньте в глаза тигру. Или пуме, она поменьше, кажется не такой страшной… пока не зевнет или не решит поточить коготки. Посмотрите тогда, наткнитесь на внимательно-безотрывный взгляд совершенного убийцы, с узким длинным зрачком, с прижатыми ушами, с едва топорщащейся шерстью, с приоткрытой пастью, прячущей за темными губами блестящие острые клыки, утоните в гипнотическом призыве, идущем от нее, уже медленно-медленно перебирающей лапами, взад-вперед, взад-вперед в разминке перед прыжком и…
Уф! Хрена се сон иногда причудится.
Горло как наждаком провели, есть попить? Есть, нагревшаяся за душную ночь бутылка минералки. Но как хорошо, мм-м… назад на простыни не хочется, насквозь пропитались потом, влажные, хоть выжимай, пахнут. Неплохо пахнут, кстати, если подумать. Запах у этой самой Насти такой, что…
Стоп.
Со стороны покажусь ей фетишистом, жадно нюхающим простынь с ее стороны? Насрать, тут дело совершенно в ином, в той степени опасности, когда медлить нельзя. Терял голову из-за нее самой или из-за нее настоящей, так хорошо прячущейся в человеческой шкуре?
А…
Матрац просел за ночь, неудивительно, хорошо, кровать не сломали. Что у нас тут такое висит? Из волос, длинных и женских, сплетенное сложными и странными узлами. Науз, вот что. Оберег? Все верно, оберег от сглаза… или настоящего взгляда, когда ты можешь увидеть настоящее, не прячущееся за человеческим телом. Вариант? Вариант… сука!
Вода шумит, девочка принимает душ, угу.
Кошки служили фамильярами, пряча в себе Сущностей. Служили ведьмам, настоящим, не киношным красоткам с феминистическим уклоном, а тварям, служащим Мраку. А где ведьма, там и оборотень. Оборотни ближе всех к чернющему Злу, не имеющему какой-то сложно составленной моральной основы. Иногда Зло просто Зло, ему не нужно мотиваций. А оборотни, по своей природе, не могут стоять в сторонке и не коситься на в его сторону.
И вовсе не обязательно, что оборотень – это волкодлак, вот совершенно.
И им на хрен не нужно полнолуние.
И вопрос ровно один – почему я цел?
Стоп. Где моя сумка? Вон лежит, иди сюда… почему ты такая легкая, подруга, где мой ствол? Нет моего ствола, испарился, ясное дело. Вода шумит? Шумит, плещется горячая водичка, катится по гладкой коже, по втянутому животу с глубоким пупком, к узкой жесткой полоске волос на лобке, стекает между лопаток прямо на сильный выпуклый задок и…
Сука! В Японии кошки с несколькими хвостами мужиков водили за нос, в Китае лисы, поди поверь про кошку, прячущуюся в человеке и насквозь пропитавшей весь воздух феромонами и ведьмовством. Только мне сейчас выпало не поверить, а проверить. Без ствола, хотя черт его знает, чем тот поможет.
Надо мной иногда посмеиваются, думая, что не замечаю, всякие там взрослые дяди с тетями. Когда видят мои ремни, эдакие несерьезно-подростковые текстильные ремни. Каждому свое, чо, в моем, например, есть сюрприз для наших клиентов, не самый удобный, не сразу убойный, но очень и очень хороший.
Глава тринадцатая: темнота внутри
Тьма легко проникает в человека, стоит лишь чуть поддаться и все, ты в ее власти. Казалось бы – с чего да как? Он не знал ответа, он знал другое: тьма легко подгребает под себя людей, и точка. Когда тьма превращается в Мрак, вмешиваться приходится именно ему, когда не справляется другие.
Может, дело в осени? Осенью всегда грустно и мысли не веселые. Хотя он ее любил, и даже начал воспринимать чуть иначе, чем много лет назад. Хотя, кто знает, может все дело в просто меняющихся мелочах самой жизни?
Осень – тридцатник времени. После тридцати женская красота раскрывается полностью. В тридцать мужчины мудреют. Пусть и не все.
Осень пахнет кострами и памятью молодости. Кричит грустными чайками и Куртом Кобейном. Звучит "Диким мёдом" голландцев Tiamat и ворчит черным псом Петербурга, перекатывая на языке жемчуг слов Шевчука. Неуловимая и прекрасная осенняя красота пишется черной тушью хокку на рыже-золотых её листьях. Стук и блеск шоколадно-теплых каштанов в руке растворяет остатки лета и заставляет улыбаться.
Осень прекрасна ежесекундно меняющимися днями и воспоминаниями.
Осень – это Средиземье, что он узнал не так и давно, поразившись странной красоте строк Профессора. Жаль, он не узнал его в свои шестнадцать. И жаль, что шестнадцать пришлись не на сейчас. Хотя он и так мог представить себе это, на самом деле – просто мог.
В шестнадцать многое кажется само собой нужным и необходимым. Нацепить наушники и отправится на край города. Пройтись по старому кладбищу, осенью строгому, желто-бело-черному, постоять и посмотреть в глаза любимых людей. И отправится к уставшему черному зеркалу родной старой речки. Шуршать умершей охрой под ногами. Десять километров вдоль берега легко станут лигами Арагорна и Бильбо. Чистый, как может быть только осенью и прозрачный, как цейссовская линза, воздух. Шелк паутины, упавшей на лицо и ее испуганный хозяин, пересаженный на березу. Ленивое ворчание мерно бегущей непроглядной воды и ее последнее прощай перед зимним сном. Только в шестнадцать можно представить орка за рябинами и погладить одинокий темный дуб как друга.
Осень – это правда. Он ухмыльнулся, возвращаясь в настоящее.
Тихо опадающий багрянец не спрячет за собой ничего. Трещины домов как шрамы на лицах. Не купленные теплые куртки как застывшие зарплаты бюджетников. Только мусор газонов вдруг элегантен под умирающим золотом листьев. "Зеленка" уже не прячет врага и пули весело впиваются в черные застывшие деревья и испуганное тепло человека.
Осень – это музыка Грига.
Ее серебряные нити звучат открыто и тихо. Уловить их стоит только из-за уходящей невесомой красоты самой жизни. Хруст первого льда под каблуком как треск рвущегося времени. Обжигающие морозы и режущие вьюги уже стучатся к дверь, но пока есть безграничный горизонт синего чистого неба в золотой окантовке осени. Моргни, и день долой, моргни еще раз и желтое станет серо-черным.
Так, хватит ненужной романтики.
Утро накатывало на город все сильнее, светлея даже через низкое хмурое небо, неожиданно сменившее легкую золотую дымку вчера вечером. Снег, несколько дней назад заставший по дороге, грозил добраться и сюда, к Реке. Плохо, здесь зима ядреная, пробирающая до костей в мороз и раскисающая настоящей серо-грязной бедой в слякоть. Знавал, бывал, помнил. Хорошо, пока просто заморозки.
