Теперь он смотрел на нее угрожающим взглядом. Он был прав, не поспоришь. И они действительно все это тысячу раз проговаривали в той или иной форме, но вот так, реально, взять и оказаться привязанной к охраннику, который будет денно и нощно дежурить у ее дома – слишком сложный шаг для личностной свободы даже самой покорной, мягкой девушки… Она же не была к этому готова…
Подошла к окну. Больше не оборачивалась на него, но все же чувствовала третьим глазом, как он напряжен, лежа там, на диване. Ей было тяжело. Он лишал её контроля над самой собой, посылая в бездну всю ее жизнь, вернее ее первые наметки в качестве самостоятельного, независимого человека, а не воспитанницы интерната или питомицы нелюбимой тетки…
– Авокадо, – ответила она тихо, нарушив, наконец, напряженное молчание.
– Что? – переспросил он, не понимая.
– Пусть купят побольше спелого авокадо. Я люблю авокадо на завтрак.
Он ничего не ответил. Позади себя Влада услышала легкий скрип дивана. Уже через долю секунды девушка почувствовала, как его мускулистое тело прижимается к ней, оплетая цепкими руками. Он поднял ее, словно пушинку, перенес в спальню, положил на кровать. Опустился перед ней на колени, развязал халат и стал покрывать поцелуями бедра, двигаясь все ближе и ближе к плоти.
– А татуировка почти зажила… Даже не представляешь, как ты сейчас мною желанна…
Когда его поцелуи накрыли лоно девушки, она непроизвольно выгнулась. Трехдневная щетина царапала кожу, это было даже немного больно, особенно в месте, где красовалась первая буква его имени, но она старалась каждой фиброй своего тела уловить и запомнить это сладкое трение, движение его бархатного языка и теплое дыхание. Это было многозначительнее слов, всех гребанных слов мира.
***
Он вновь не оставил ей своего номера телефона, зато оставил сам телефон, каким – то чудным способом настроенный так, что писать и звонить она могла только Васелю. Это был спутниковый телефон, который было невозможно отследить или взломать. Девушка знала, что общение по нему стоит огромных денег – такие использовались в крайних случаях военными корреспондентами и оппозиционерами, чтоб иметь возможность выйти на связь при любых обстоятельствах, но ее это совершенно не смущало. Человек становится эгоистичен в любви. Сотни тысяч на разговоры – пускай. Зато нпело душу, что все эти траты – ради нее… Вот такой легкомысленной она с ним стала…
За время его отсутствия в городе они разговаривали раз пятьсот. Он звонил, как только выкрадывалась возможность. Она, словно дорвавшись, забрасывала его смсками, как маленькая девчонка. Больше всего они любили говорить перед сном. Так она была уверена, что он в номере, мыслями с ней, а не с какой – нибудь Наташей. Он тоже, как казалось, заметно расслаблялся, разговаривая с Владой часами. На расстоянии тысяч километров они чувствовали себя магнетизированными друг к другу так, словно лежали в одной кровати. Он в шутку злился от того, что при одном её "алло" его член «выбивался из – под контроля», как он ей говорил. А ей достаточно было лишь подумать о нем, чтобы все тело обдавала сладкая дрожь, а между ног становилось мокро… Он хотел знать, в чем она спит, что читает, какой фильм смотрит, о чем думает…С последним было легче всего – она думала только о нем… Васель не давал ей расслабиться. Он знал, за какие ниточки нужно дергать, как заставить ее извиваться в истоме в своей большой кровати в ожидании его возвращения. Её тело жгло изнутри, хотя прохладные простыни ласкали кожу снаружи. Своим тягучим искушающим голосом он мог сказать ей какую – нибудь несусветную пошлость, от которой все тело сводило в предвкушении. Эта пленительная пытка была невыносимой и притягательной одновременно.
Удивительно, но ей совсем не хотелось выходить в город и заниматься привычной ерундой – покупками, сплетнями, праздным сидением в кафешках… Она таки сдала серию статей, несколько угомонив редактора, но было очевидно, что они ждут от сотрудницы большего, что планка с громким интервью была слишком высока, чтобы теперь выдавать просто «хороший материал»… Да и в его «хорошести» у редакции были немалые сомнения…
– Ты себя читала, Влада? Мы это опубликуем только потому, что надо что – то систематически давать по Сирии. Но ты же понимаешь, что это просто какая – то пропаганда режима в самом жутком ее проявлении? Где привычная твоя объективность? Ты на кого там начала работать? Плохо, что ты в итоге так и не попала в Хомр. Не знаю, нужно что – то приличное и по оппозиции, мы денег от сирийского правительства за рекламу и пиар не получаем. Не знаю, правда, как ты, может и получаешь, разные слухи ходят…
Она действительно не понимала, почему он говорит так. Ей казалось, что материал хороший, объективный и взвешенный. На худой конец, она писала только о том, что видела сама, вернее, что Он давал ей видеть. В этом, наверное, был главный корень проблемы… А может, это чувства к Васелю делали ее такой…Такой черствой, слепо оправдывающей лишь одну сторону конфликта… Она ненавидела войну, но в то же время, вопреки своей привычной риторики, все больше начинала слепо верить только одной стороне конфликта. До знакомства с Ним она осуждала всех, кто в любой форме участвовал в насилии. Осуждала просто за то, что женщины теряют мужей, что дети проливают слезы, что мужчины оказываются покалеченными физически и психологически, или вообще – на том свете. Она корила за это войну, отсутствие мудрости, жестокость, злой рок, а еще глубже в душе – беспощадные имперские интересы великих держав и не очень великих, но претендующих на такую роль…Она знала, что в этом конфликте, как и в любом другом, нет однозначной правды. Ошибаются все, ибо человеку свойственно заблуждаться…Но встретив его, проникшись им, полюбив его, она закрыла один глаз… Она стала воспринимать все именно так, как это преподносил Он… Свято верить лишь Ему… И это было связано не с тем, что он приводил весомые доводы…Это было вызвано ее слепой тягой к этому мужчине, восхищением и страстью…
***
– Что тебе привести?
– Себя… – заигрывающе произносила она.
Он начинал глубоко дышать… – Четыре дня… – шептал он своим глубоким бархатным голосом.
Три дня, два дня, день…
Он сидел в вип – зоне аэропорта перед вылетом. Они говорили уже час…
– Когда ты будешь здесь? – нетерпеливо спросила Влада. Он летел в Бейрут. Дорога на дамасский аэропорт день ото дня становилась все более небезопасной, большинство людей выбирало маршрут через соседний и близкий Ливан.
– Завтра с раннего утра выеду в Шам (араб. – Сирия) на машине. Хабибти, встану так рано, как смогу.
Рейс был поздний, и она молча с благодарностью оценила его планы, хотя и понимала, что они могут так и не реализоваться – после того, как в три ночи самолет только приземлится, трудно ожидать, что у человека найдутся силы встать ни свет, ни заря…
– А я завтра кровь из носа должна сдать статью до двух часов дня.
– Постарайся освободиться раньше. Если что, я сразу тебя подберу у дома… – Блин, – с досадой послышалось на другом конце, – только что объявили, что рейс задерживают на час из – за нелетной погоды. Тут такой гребанный ливень с первым снегом.
