— Чему ты улыбаешься? – темные брови сдвигаются к переносице, поглядывает на меня напряженно.
— Настроение хорошее, - мне хочется подойти к Герману, обнять его. И сказать «да». Вместо этого, игриво на него поглядываю, поспешно одеваюсь. Не дай Бог меня в неприлично виде обнаружит Кейт. Папа ее уже при параде.
— Так что насчет завтрака? – кручусь возле Соболя, пока он застегивает на запястье часы. Самовольно поправляю галстук, заглядывая в его смеющиеся глаза.
— Тобой не успею позавтракать, кофе выпью на работе, - обхватывает мой затылок, с готовностью подставляю губы, но он нагибает мою голову, целует в лоб. – До вечера, моя сладкая малышка.
— До вечера, - с придыханием шепчу приятную формальность, не представляя, как дожить до этого вечера. Радует то, что впереди выходные и судя по всему, Соболь планирует их провести, как образцовый муж и отец. Забавно, но сердце плавится и млеет.
44 главаВзгляд опускается на пассажирское сиденье. Я смотрю на голые коленки и у как у пса срабатывает слюновыделительный рефлекс. Тут же хмурюсь. Это получается, что на коленки Марьяны сейчас в парке будут пялиться другие мужики? Епт.
— Мне бы хотелось, чтобы ты носила платья и юбки длиной ниже колен.
— Серьезно? – насмешливо улыбается, поворачиваясь корпусом в мою сторону. – Ты вроде не мусульманин. И раньше тебя не напрягали открытые и короткие платья.
— Сейчас напрягают.
— Ревнуешь?
— Очень, - встречаюсь с удивленным взглядом.
Сказал правду. Ревную до безумия, стараясь держать серьезное, местами безразличное лицо. Меня раздражают любые взгляды, брошенные в сторону Марьяны особями мужского пола от восемнадцати до бесконечности лет. Хочется к каждому подойти и без объяснений врезать в морду. Кажется, нужно возобновлять походы к психотерапевту, проблема как была, так и осталась. Моя агрессия никуда не делась, просто сейчас она видоизменилась.
— Не стоит. У меня нет привычки изменять, - выразительный взгляд и откровенный намек на прошлое. Усмехаюсь. Будет сложно Марьяну убедить, что мне тоже неинтересно видеть возле себя другое лицо кроме нее. Вряд ли забыла брюнетку, с которой целовался в служебном помещении, женщину, с которой разговаривал по телефону. Именно после этого звонка Марьяна уехала в Крым.
Бросаю взгляд в зеркало заднего вида. Улыбаюсь. Внутри при взгляде на Кэтрин все смягчается и на душе становится спокойно. Моя малышка сладко спит в автокресле. Прошлые выходные мы втроем провели в торговых центрах, покупая в магазинах самое необходимое для жизни с ребенком. Некогда большая квартира для одного резко стала маленькой для троих. Я всерьез задумался о доме.
— Где бы хотела жить: в комфортабельной квартире в жилом комплексе или в собственном доме? – сворачиваю машину в сторону парка в Сокольниках. Марьяне захотелось прогуляться именно там, без разницы, главное с ними.
— Я не думала. Мне нравился твой дом.
— Я его продал. Но могу обратно выкупить.
— Не стоит, - улыбается, накрывает мою руку, спокойно лежащую на подлокотнике, своей горячей ладошкой. – Новая жизнь, новый дом. Думаю, дом самый лучший вариант.
— Я тоже так думаю, - на секундочку отрываю взгляд от дороги, чтобы заглянуть в спокойные глаза Марьяны.
Она выглядит умиротворенной, словно поймала дзен жизни и понапрасну не нервничает. Я еще на пару секунду задерживаюсь на глазах любимой женщины. И тут меня озаряет глупость: а ведь Адаменко моя гавань, моя пристань, к которой я стремлюсь вернуться побыстрее после своего одиночного плаванья. Только вот сколько ей пришлось пережить рядом со мной штормов, тайфунов, смерчей мне неизвестно, чтобы вот сейчас ласково улыбаться и не тревожиться.
— Я люблю тебя, - выпаливаю на одном дыхании, сбрасывая скорость машины. Сердце гулко стучит, трепетно жду реакцию, потому что мне важно знать, что все взаимно, искреннее.
Марьяна не мигает. Кажется, что меня не услышала, настолько ее взгляд сейчас пустым и непонимающий. Трясет головой в неверии, недоверчиво смотрит, сводит брови к переносице.
Без понятия, что еще должен добавить. Может надо как-то объяснить, как это понял? Когда понял? Тупость. Это ведь не нужно подробно разъяснять. Это есть и точка, и дополнять ничего не хочется.
— Я тоже тебя люблю, - почти робко, неуверенно, с большим сомнением произносит Марьяна.
Сворачиваю на обочину, не глушу мотор. Останавливаемся ненадолго, мне надо ее поцеловать. Жизненно необходимо.
Ее губы с готовностью меня встречают, сама раздвигает их, переплетаемся языками. Одно дыхание на двоих, и это не метафора. Мне хочется как-то извиниться перед ней, попросить прощения за то, что пережила. Пообещать, что больше никогда не будет плакать, если только о счастья.
— Ты выйдешь за меня замуж? – спрашиваю срывающим голосом, удерживая голову Марьяны ладонью. Ее глаза близко-близко, вижу набегающие слезы. Слезы радости. Притягиваю ее к себе, прижимаюсь губами к прохладному лбу.
— Да, - соглашается. Мне этот ответ уже и не нужен, потому что она согласилась еще с первого раза. Прикрыв глаза, слушаю ее взволнованное дыхание, чувствую на своей груди ее подрагивающие пальчики. Вот бы растянуть это мгновение.
— Мы приехали? – сонно трет глазки Кэт, выглядывает в окно.
— Еще чуть-чуть осталось, - торопливо чмокаю Марьяну в уголок губ, поворачиваюсь к рулю и трогаю машину с места.
Всю дорогу до парка мы с ней как подростки переглядываемся, как заговорщики улыбаемся, храня одну тайну на двоих. Из багажника достаю для дочери самокат, она тут же на него встает и порывается сразу же умчаться вперед без оглядки. Хватаю ее за руку. Непонимающе на меня смотрит.
— Далеко не уезжаешь, оглядывайся назад, в противном случае заберу самокат и пойдешь ногами.
— Но папа!
— Я предупредил.
Важно наладить контакт с ребенком, важно быть в глазах дочери человеком, к которому она придет за поддержкой, за советом, за оплеухой. Страшно перегнуть палку в своем авторитете. Есть тонкая грань, когда ты отец-друг, когда ты отец-тиран. Я без понятия, какое должно быть счастливое детство у ребенка. Иду на ощупь в полной темноте.
