Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 54
Парадоксально, но технический прогресс породил общество, во многом более невежественное в научном отношении, чем доиндустриальный мир, где люди изучали физику через тяжелый физический труд, а климатологию — занимаясь натуральным сельским хозяйством, и никому бы и в голову не пришло утверждать, что его жизнь неподвластна законам природы. «Современный» тип магического мышления заключается в вере, что повторяемые как заклинания ложные утверждения могут превратиться в научную истину. Это связано также с поклонением культу свободного рынка, который, как утверждают его жрецы, каким-то образом позволит нам сколь угодно долго жить не по средствам.
Вероятно, корень проблемы кроется в том, что темпы технического прогресса намного опережают способность человечества к мудрому осмыслению происходящего (аналогично тому, как в периоды массовых вымираний скорость изменения окружающей среды обгоняет способность видов к эволюционной адаптации). Писатель и критик Леон Уисельтир утверждает, что «все новые технологии начинают использоваться прежде, чем осмысляются в полной мере; всегда существует запаздывание между инновацией и пониманием ее последствий»[121]. Быстрое устаревание цифровых технологий и порождаемая этим одержимость всем новым и «передовым» разъедает наше уважение ко всему мало-мальски долговечному («Да это было целых пять минут назад!»). И аналогично тому, как привычка полагаться на GPS-навигаторы приводит к атрофии нашей способности ориентироваться в пространстве, не требующая усилий атемпоральная мгновенность цифровой коммуникации приводит к деградации нашего понимания структуры времени. На фоне «современной» мифологической убежденности в том, что реально лишь Настоящее, и неспособности понять, что наша слепота к прошлому ставит под угрозу наше будущее, средневековая концепция «вирда» поражает своей просвещенностью.
Наступит ли завтра?
Нелегко отказаться от привычки воспринимать Настоящее как остров, отделенный от остального времени непреодолимыми проливами. Нам нравится наше Настоящее с его привлекательной доступностью цифровых устройств, ограждающих нас от того, чтобы чересчур глубоко задумываться о прошлом или слишком тщательно планировать будущее. Вездесущая реклама вбивает нам в голову обещание вечной молодости и побуждает покупать очередные новики, чтобы сохранить иллюзию того, что мы неподвластны течению времени и что Настоящее никогда не закончится. В нашем обществе самые высокооплачиваемые люди — это управляющие активами в хеджевых фондах, получающие огромные деньги за написание торговых алгоритмов, способных принимать решения за доли секунд, в краткий миг «здесь и сейчас».
Если вы попытаетесь найти в интернете, что такое «седьмое поколение», то получите только ссылки на компанию по производству чистящих средств Seventh Generation (принадлежащую транснациональной корпорации Unilever). Между тем концепция «седьмого поколения», сформулированная более 300 лет назад в так называемой ирокезской «конституции пяти племен» Гайанашагова («Великом обязательном законе», или «Великом законе мира»)[122], сегодня остается такой же провидческой и актуальной, как и в прошлом: она гласит, что лидеры должны предпринимать какие-либо действия только после того, как обдумают все их вероятные последствия для «нерожденного будущего народа… чьи лица еще скрыты под поверхностью земли». Семь — это количество поколений от прапрадедов до праправнуков, на время существования которых приходится примерно полтора века, что дольше, чем жизнь одного человека, но не за пределами человеческого опыта. С точки зрения принципа «семи поколений» современное общество — это клептократия, ворующая у своих будущих потомков. Что нужно сделать для того, чтобы современный мир избавился от своего временно́го невежества и обрел ту мудрость, которой обладали наши далекие предки?
Но почему мы должны думать о будущем? В конце концов, как гласит популярный стикер на бамперах автомобилей: «Что сделали для нас будущие поколения?» Философ Сэмюэл Шеффлер утверждает, что на самом деле они делают для нас очень многое. По его словам, если бы мы знали, что человеческая раса прекратит свое существование вскоре после нашей смерти, наше восприятие жизни было бы радикально иным: «Знание того, что мы сами и все, кого мы знаем и любим, когда-нибудь умрут, не лишает большинства из нас веры в ценность нашей повседневной деятельности. Но знание того, что за нами не придут новые поколения, сделало бы многие из этих вещей бессмысленными»[123]. Вдохновленный антиутопическим романом Филлис Дороти Джеймс «Дитя человеческое», Шеффлер считает, что наша способность жить полной жизнью зависит от убеждения, что мы занимаем «место в продолжающейся человеческой истории, в бесконечной во времени цепи жизней и поколений».
Так как же мы можем отблагодарить будущие поколения за то, что они позволяют нам не терять здравого ума и смысла жизни? Если подходить чисто экономически, мы должны инвестировать в предотвращение будущих экологических проблем при условии, что будущие выгоды намного превосходят текущие издержки, — а все до единого экономические исследования ожидаемых последствий изменения климата показывают, что любая инвестиция сегодня многократно окупится в будущем. Для этого нам нужно «всего лишь» увеличить временной горизонт принятия экономических решений с нынешних финансовых кварталов до нескольких десятилетий и больше. Несколько лет назад группа экономистов и эволюционных биологов разработала игровую модель с целью определить, какие экономические стимулы или стратегии управления могут способствовать принятию долгосрочных — ориентированных на многие поколения вперед — решений в области ресурсопользования (результаты исследования были опубликованы в заставляющей задуматься статье под названием «Сотрудничество с будущим» в журнале Nature)[124]. Авторы обнаружили, что любой ресурс почти всегда истощается в течение одного поколения, если решения принимаются на индивидуальном уровне, обычно одним-двумя «предприимчивыми» игроками, которые изымают часть ресурса, намного превышающую ту, что другие считают справедливой или разумной. Это классический пример трагедии ресурсов общего пользования — растрачивания некоего коллективного ресурса (например, пастбища), который мог бы поддерживаться бесконечно долго при рациональном использовании, но который истощается в результате его неумеренного потребления несколькими эгоистичными игроками, движимыми личной выгодой (членами общины, которые пасут на общем пастбище слишком много овец)[125].
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 54
