Почему-то при этих моих словах Селистена состроила гримасу, но вслух ничего не сказала.
— Ну новых так новых, — согласилась Матрена и недоверчиво на меня посмотрела, — я человек простой и в этих твоих колдовских штучках не разбираюсь. Скажи лучше, что это ты не ешь ничего? Али совсем стыд потерял и опять пришел ко мне с полным пузом? Ты смотри, один раз я тебя простила, а уж во второй и не надейся.
— Не хочу, — грустно сказал я. — Да и форму надо держать, а то в последнее время что-то вес стал набирать.
Взгляд хозяйки стал серьезным и сосредоточенным.
— Ну хоть медовушки хлопни.
— Это вредно для организма, — не своим голосом и не свои мысли выдал я. — От чрезмерного и регулярного потребления хмеля в организме происходят необратимые последствия. Да и страдают от этого прежде всего близкие люди.
Во наплел! Аж в пот бросило. А самое-то ужасное, что благодаря шкуре кормящей матери я и впрямь сейчас так считаю. Мамочка родная, за что такой кошмар на мою рыжую голову?! Блохи, ау, кусаните меня, пожалуйста, а то от такого маразма я скоро слягу с сильнейшим нервным срывом.
— Он что, опять головой ударился? — после пятиминутного оцепенения наконец смогла заговорить Матрена.
— Новые ощущения, — со вздохом пояснила Селистена. — Хотя мне иногда кажется, что лучше бы ощущения оставались прежними.
— Всё в жизни течет, всё меняется — изменился и я. Прошлое переписать нельзя, зато можно и должно изменить свое будущее. Не пристало колдуну моего уровня вести себя словно малолетка. Пора подумать о том, как начать новую, здоровую, правильную жизнь, с чистого листа.
Тьфу на меня, ну и пакостей я тут наговорил. Как только язык смог выговорить эти жуткие слова, не имеющие ничего общего с моей сущностью! Только бы вернуть свое тело, а там уж постараюсь разобраться с этой напастью. Если надо, обращусь к Серогору за помощью. Он даже самую редкую хворь выгнать может (кроме похмелья, конечно), небось не откажет в такой малости лучшему ученику.
— Эка тебя торкнуло, — испуганно выдала Матрена, помолчала, а затем, вздохнув, сказала: — Надеюсь, когда ты со своими делами разберешься, опять станешь человеком. А то от твоего бреда уши вянут!
Да, Матрешенька моя ненаглядная, да. У меня и у самого они вянут!
— Он и сейчас иногда становится нормальным… — протянула Селистена. — Только когда его блохи кусают.
Хозяюшка, услышав такой диагноз, с надеждой уставилась на меня.
— Ну так в чем же дело? Пусть они тебя укусят, а то я уже этого нового Даромира бояться стала.
— А проблема в том, что блох у Золотухи оказалось очень мало, и часто кусать Даромира они отказываются.
Подтверждая слова Селистены, я лихорадочно закивал.
— Так пусть Шарик поделится.
— У него нет блох, — фыркнула рыжая, — уж за этим я лично слежу.
— Ну тогда пусть стрельнет у какого-нибудь бродячего пса, — не унималась Матрена. — Да что это за Даромир, коли он ничего не ест и не пьет?
— Почему ничего? — не удержался я. — Мне творог, например, очень понравился и каши тоже.
Матрена смотрела на меня взглядом, полным ужаса.
— А пью я очень даже много, — продолжил я и после некоторой паузы добавил: — Молоко.
Сказал и прикусил язык, причем на этот раз не в переносном, а исключительно в прямом смысле. Незачем так пугать хороших людей, да и сам от такого поворота жизненного кредо скоро начну заикаться.
— Такого парня загубили, — только и смогла вымолвить хозяюшка и в полном изнеможении опустилась на скамью.
— Может, отойдет еще? — с робкой надеждой в голосе вставила словечко Селистена.
— Будем надеяться.
Отойду, обязательно отойду! Я ведь думаю-то правильно, по-даромировски, только вот сказать и сделать ничего не могу. Хочу выдать что-нибудь банальное навроде: «Положи-ка мне еще пару кусочков жареной телятины и пяток куриных крылышек». Или так: «Матрена, ты поставь сразу на стол ковши, а то стаканами пить медовуху в моем возрасте уже несолидно». А получается вся та лабуда, что я выдал до этого.
Да к тому же этот лохматый тип, друг человека, то и дело бросает на меня такие томные взгляды, что становится не по себе. Ой, хочу быть человеком. Хочу есть, пить и сам смотреть так выразительно на мою благоверную!
Наверное, мы бы и дальше продолжали обсуждать возникшие у меня проблемы, но нас бесцеремонно прервали ударом сапога в дубовую дверь. Матрена проворно вскочила, с твердым намерением покарать могучей рукой нахалов, но тут нашему взору предстали Фрол с Федором собственными растрепанными персонами. Как обычно, братья были многословны:
— Ну, ребята, вы и наворотили дел!
— Нельзя так с государственными людьми!
— Они же не виноваты!
— А приказ есть приказ.
— Да и на княгиню вы зря бочку катите.
— Даромир, ты же ее видел.
— Ох и хороша у нас княгиня.
— А вы на нее баб натравили.
— Матрена, налей по чарочке, а то в горле пересохло.
— Лучше по ковшичку, а то пересохло сильно.
В своем нынешнем состоянии прервать речь братьев я не имел никакой возможности. Зато Матрена, напрочь лишенная комплексов, в момент успокоила молодцов:
— А ну цыц!
Как и следовало ожидать, короткая, но очень выразительная речь хозяйки была услышана. Ратники тут же замолчали, резво заперли дверь на внушительный засов и, не дожидаясь приглашения, плюхнулись на скамью.
— А теперь медленно и по очереди, — тоном, не терпящим возражения, молвила Матрена. — Что в городе творится? Откуда узнали, что Даромир с Селистеной здесь? — В углу раздалось недовольное рычание, и хозяйка тут же поправилась: — И с Шариком. И, наконец, зачем дверь заперли?
— Так мы и говорим!
— В городе полный атас!
— Мы со всех…
Договорить братьям Матрена не дала.
— Я сказала — по очереди! — рявкнула хозяйка. — Отвечай ты, Федор, и по порядку.
Услышав такое, Фрол фыркнул и смешно надул щеки. В знак того, что он обиделся. Уже неплохо зная ребят, я могу дать правую лапу на отсечение, что он не пробудет в этом состоянии и минуты. Я лично давно перестал различать братьев. И не то чтобы они были очень уж похожими, просто одного немыслимо было отделить от другого. Они плотно слились в одну веселую, громкую, честную массу под названием Фрол с Федором.
— Может, вначале по ковшичку? — робко испросил детинушка, прежде чем начать свой рассказ.
Вот счастливый человек, а я ничего, кроме молока, в себя влить не могу. Ну ладно, хоть за ратников порадуюсь. Как оказалось, радовался я рановато.
