Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 99
– Пятнадцать. Почти шестнадцать, – с трудом выдавил Генрих.
Он чувствовал, как скользят по нему липкие взгляды мужчин в кабаке. Генриха бросило в пот – он понял, что это не просто кабак, а бордель!
Женщина широко улыбнулась, обнажая многочисленные дырки в зубах.
– Ты немного мелковат для своего возраста. Но это ничего!
Берчи заржал, точно конь, а женщина подозвала двух молодых девушек – одну белокурую и худощавую, другую темноволосую, с огромной грудью, почти выпадавшей из лифа. В следующее мгновение у всех в руках оказались кружки с вином, и Ганс передал старшей женщине монеты.
– Что все это значит? – пролепетал Генрих. – Я хочу домой…
– Да ты в своем уме?! – возмутился его брат. – Сегодня бабий мир наконец-то у твоих ног! Ну же, выпей!
Генрих неуверенно отхлебнул вина, помедлил, выпил еще. Кислятина царапала ему горло. Уже вскоре он с Берчи, Гансом и двумя шлюхами очутился в слабо освещенной коптилкой комнате с умывальником и широкой кроватью с балдахином. Невзирая на все его возражения, обе девушки потащили Генриха на кровать. От них исходил какой-то странный горьковато-сладкий запах. Шлюхи глупо хихикали, называли его «солнышко» и «зайчик» и прикасались к его телу.
– Да отпустите же вы меня! – взмолился юноша, чувствуя, как дернулся и начал увеличиваться его уд, скрытый тканью штанов.
Темноволосая расстегнула его куртку и пиджак, выдернула ему рубашку из штанов и принялась его целовать, а белокурая попыталась снять с него штаны. Генрих застонал. Как бывает только во сне, он чувствовал прикосновение тонких пальцев к телу, повсюду, и при этом видел, как Берчи и Ганс стоят в комнате, широко расставив ноги и выжидая. Они ухмылялись, щелкали языками, делали непристойные жесты.
– Давай, давай, малыш! – подбадривали они его. – Задай жару этим шлюхам!
И вдруг все закончилось. Странное тепло схлынуло, и Генриха затошнило от красных губ, бабьего запаха, мясистых грудей темноволосой.
– Ой-ой, – воскликнула она. – Что это такое случилось? Наш жеребчик сдулся!
Грудастая потянулась к его промежности, но Генрих отбросил ее руку и сумел высвободиться от хватки обеих шлюх. Дрожа, он натянул штаны и, насколько мог, привел одежду в порядок. При этом он слышал, что кричит, но собственный голос доносился до него будто со стороны:
– Оставьте меня в покое, грязные блудницы!
Он бросился бегом из комнаты, метнулся через зал харчевни и, слепой от слез, все еще будто слыша насмешливый хохот баб и Долговязого Берчи, помчался домой, словно за ним гнался сам дьявол.
Глава 32
Селеста, середина апреля 1485 года
После повечерия настало время тишины, и даже конверзы[116], выполнявшие работы в монастыре, должны были соблюдать молчание.
Генрих всегда радовался этому времени дня, приносящему покой. Обычно он на два-три часа либо удалялся в свой кабинет, либо сидел в монастырской библиотеке, читая или делая заметки с бокалом красного вина.
Сегодня он предпочел укрыться в своей комнате, надеясь избежать любого общества, в том числе брата Мартина, любившего проводить часы тишины в библиотеке. Покашливания или шороха пера его собратьев было бы достаточно, чтобы отвлечь приора от записи собственных мыслей. Дело в том, что еще в начале лета он хотел отправиться в Рим и представить столь благосклонно отнесшемуся к нему папе Иннокентию свой план по созданию отдельного ордена, чьей задачей станет борьба с ведьмами. А чтобы добиться папского благословения, нужно было подготовить весомые аргументы. В конце концов, успехи в Констанцской епархии были лишь каплей в море. Нужно привлечь пристальнейшее внимание понтифика к проблеме ведовства! Еще слишком многие преграды Генриху предстояло преодолеть на своем пути, ведь его видению противились как некоторые епископы, так и светские власти.
Крамер беспокойно сновал по кабинету, время от времени подходя к пюпитру, записывая одно предложение и тут же вычеркивая его. Затем он отхлебывал вина, писал снова… «Лучше всего поехать в Рим чуть раньше, – устало подумал он. – И по дороге проверить, все ли в порядке в Тироле». От собратьев по ордену, живших в этой церковной провинции, Генрих знал, что там кишмя кишат ведьмы и колдуны.
– Ха! – воскликнул он, нарушая воцарившуюся в комнате тишину, и тихо забормотал себе под нос: – Вы обо мне еще услышите, вы все, сомневающиеся! И ты, Якоб Шпренгер! Никто больше не посмеет становиться на моем пути, с моими полномочиями, дарованными буллой о ведовстве! Никто не посмеет перечить мне теперь, когда понтифик на моей стороне! А кто из вас станет отрицать существование ведовского заговора, сам вскоре будет прозван еретиком!
Вновь подойдя к своим записям, Крамер вдруг осознал, что написал какую-то несуразицу. Ему просто не удавалось собраться с мыслями и четко сформулировать свои намерения. Быть может, ему не шло на пользу и крепкое вино, которым он начал наслаждаться еще за ужином.
К сожалению, то же самое происходило и вчера, и позавчера.
Господь Всемогущий, нельзя ему было поддаваться искушению и видеться с Сюзанной! Он чуть ли не силой заставил брата Мартина отвести его к старику Миттнахту, чтобы поздравить того с благополучным выздоровлением, хотя Генриху и не было дела до здоровья этого человека. Но он ничего не мог с собой поделать, ему непременно нужно было увидеть Сюзанну после того, как он повстречал ее на гончарном рынке. Ее отстраненная сдержанность в доме Миттнахта что-то задела в нем, более того, разожгла в нем неугасимое пламя.
А потом он случайно встретил ее с отцом три дня назад у городских ворот. Миттнахт тут же радостно поведал ему, что они возвращаются из Страсбурга. Мол, они гостили в доме купца Симона Зайденштикера, очень приятного человека – о таком женихе для дочери любой отец может только мечтать, как заявил Бертольд.
В чудесном новом наряде, с заколкой-цветком в золотистых волосах, Сюзанна предстала перед Крамером во всей своей чарующей красе. В тот миг у Генриха перехватило дыхание от одной мысли о том, что уже вскоре этот страсбургский купец сможет дотронуться до ее юного нежного тела, будет обладать ею.
И с тех пор ему не было покоя. Вот уже три дня как его влекло в город, где он бродил по улицам, точно бездомный пес в поисках еды. Он толкался на рынке среди замужних дам и служанок, шатался по переулкам за дубильнями, но так и не решился войти в Гензегэсхен. И если бы монаху не удалось вовремя остановиться, он бы истуканом проторчал в воскресенье после службы у выхода из церкви Святого Георгия. Наверное, ему повезло, что он так ее и не встретил.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 99
