Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
4. Переход от собирательства к сельскому хозяйству, по словам Харари, оказался «просчетом», поскольку неолитический человек не смог разобраться во всех последствиях своего решения выращивать еду, а не собирать ее. «Не предвидели люди и того, что, увеличивая свою зависимость от одного-единственного источника пищи, подвергают себя огромному риску в случае стихийных бедствий. К тому же переполненные амбары привлекали воров и врагов, и пришлось строить стены, вооружаться и сторожить свое добро». См.: Yuval Noah Harari. Sapiens: A Brief History of Humankind. N. Y.: HarperCollins, 2015. P. 87. [Цит. по рус. изд.: Харари Ю. Н. Sapiens. Краткая история человечества. М.: Синдбад, 2016.]
5. Согласно Чайлду, «неолитическая революция» стала результатом климатических изменений, которые привели к возникновению ряда географических оазисов, в которых земледелие и производство пищи были сравнительно легки. Последующие исследователи, например Роберт Брэйдвуд, не нашли никаких доказательств наличия таких климатических кризисов и заявляли, что появление земледелия стало результатом социальных и культурных явлений – например, технологических новшеств, которые позволили в течение долгого времени оставаться на территориях, примыкающих к Плодородному полумесяцу. Напротив, Льюис Бинфорд утверждал, что люди приспосабливались к изменениям среды благодаря развитию материальной культуры. Более того, подъем уровня моря вытеснил их на маргинальные территории, куда они смогли взять злаки и животных из других регионов. Жак Ковен высказывал совершенно иное мнение – о том, что зачатки сельскохозяйственной революции можно найти еще в начале голоцена (около 9000 лет назад), то есть во время крайнего изобилия, а это свидетельствует о том, что климатические и природные явления непричастны к переходу от охоты и собирательства к сельскохозяйственной деятельности. Еще важнее утверждение Ковена, что эволюция символической деятельности, подобно той, следы которой мы видим в Гёбекли-Тепе, предшествовала появлению сельскохозяйственной экономики по меньшей мере на тысячелетие. Тем самым можно утверждать, что когнитивное развитие Homo sapiens в отношении производства символов происходило задолго до перехода к оседлому образу жизни. См.: Vere Gordon Childe. Man Makes Himself. 3d ed. London: Watts and Company, 1936; Robert J. Braidwood. The Agricultural Revolution // Scientific American 203 (1960). P. 130–141; Robert J. Braidwood. Prehistoric Men. 6th ed. Chicago: Chicago Natural History Museum, 1963; Lewis R. Binford. Post-Pleistocene Adaptations // New Perspectives in Archaeology. L. R. Binford, S. R. Binford (eds.). Chicago: Aldine, 1968. P. 313–342; Jacques Cauvin. The Birth of the Gods and the Origins of Agriculture. Cambridge: Cambridge University Press, 2007.
6. Между учеными, рассматривающими зарождение сельского хозяйства и факторы, которые могли способствовать его развитию, согласие есть лишь в том, что согласия быть не может. «Широко распространено мнение, что ни одна из предложенных на данный момент моделей не является полностью удовлетворительной, – отмечает Вейсдорф, – и что для теоретиков, пытающихся рационализировать переход от собирательства к земледелию, новые свидетельства поступают постоянно. Например, существуют доказательства, что оседлый образ жизни появился до перехода к сельскому хозяйству и независимо от него, а инструменты для земледелия существовали уже у собирателей, которые со временем стали обрабатывать землю. Также есть свидетельства, что земледелие возникло в сравнительно сложных и богатых сообществах с разнообразными источниками питания и что эти сообщества были окружены другими общинами, жившими в менее богатых ресурсами природных зонах. Кроме того, судя по всему, эгалитарная природа собирательских сообществ постепенно сменилась иерархическими социальными структурами земледельцев; при этом племена охотников и собирателей жили коммунами, а земледельцы – домохозяйствами». См.: Jacob L. Weisdorf. From Foraging to Farming. P. 581–582.
7. Аллан Симмонс заметил: «Многие, хотя и не все исследователи согласны с выводом, что первое одомашнивание основных животных произошло в Северном Леванте и Юго-Восточной Турции, а не в Южном Леванте». В поддержку этого наблюдения и аргумента, что «одомашнивание животных следует считать результатом перехода к оседлому образу жизни, а не его катализатором», Симмонс приводит археологические данные из Гёбекли-Тепе и других неолитических стоянок Юго-Восточной Турции. Соглашаясь с Симмонсом, Йорис Петерс утверждает, что одомашнивание животных произошло гораздо позже того, как люди оставили жизнь охотников и собирателей и перешли к более оседлому образу жизни: «Морфометрические и косвенные свидетельства показывают, что одомашнивание овец и, возможно, коз происходило в южных предгорьях Тавра во время раннего докерамического неолита В [около 7600–6000 годов до н. э.]… Поэтому внедрение в экономику этих ранних поселений овец и коз менее “революционно”, чем можно подумать по самому термину “неолитическая революция”… Согласно археозоологическим и палеоботаническим свидетельствам, масштабные климатические изменения и/или ухудшение ландшафта сейчас кажутся маловероятными, что подкрепляет идею, что переход к одомашниванию животных был в основном вызван социокультурными факторами». См.: Allan Simmons. The Neolithic Revolution in the Near East: Transforming the Human Landscape. Tucson: University of Arizona Press, 2007. P. 141–142; Joris Peters et al. Early Animal Husbandry in the Northern Levant // Paléorient 25/2 (1999). P. 27–48.
8. Jacques Cauvin. Birth of the Gods. См. также: LeRon Shults. Spiritual Entanglement: Transforming Religious Symbols at Çatalhöyük // Religion in the Emergence of Civilization: Çatalhöyük as a Case Study. Ian Hodder (ed.). Cambridge: Cambridge University Press, 2010. P. 73–98; Ian Hodder. Symbolism and the Origins of Agriculture in the Near East // Cambridge Archaeological Journal 11/1 (2001). P. 108.
Иэн Ходдер верно отмечает, что «религия или новые формы представления о действующих силах не столько стали основными причинами одомашнивания растений и животных и появления постоянных деревень – религия и связанная с ней символика были прочно укоренены в новом образе жизни. Религия играла основную роль: позволяла представить себе новые формы действующих сил, учреждала новый символический мир насилия, посредством которого могли быть установлены новые долгосрочные общественные и экономические отношения; однако нет убедительных свидетельств, что она была главной и независимой причиной всех этих изменений». См.: Ian Hodder. The Role of Religion in the Neolithic of the Middle East and Anatolia with Particular Reference to Çatalhöyük // Paléorient 37/1 (2011). P. 111–122. См. также: Ian Hodder. Symbolism and the Origins of Agriculture in the Near East. P. 108.
5. Величественные люди
1. Версий шумерской легенды о потопе множество, но разделить их можно на три категории: шумерский рассказ о потопе, написанный на шумерском; сказание об Атрахасисе, написанное на аккадском и датируемое примерно 1700 годом до н. э.; и табличка XI «Эпоса о Гильгамеше», тоже написанная на аккадском и относящаяся к XII веку до н. э. Сюда же можно добавить недавно обнаруженную «табличку ковчега», которую ее переводчик Ирвинг Финкель датирует примерно 1750 годом до н. э. Моя версия шумерского рассказа о потопе составлена из двух переводов сказания об Атрахасисе – первого (и лучшего), выполненного Стефани Далли в «Мифах Месопотамии» (Myths from Mesopotamia), и второго, сделанного Бенджамином Фостером (Before the Muses: An Anthology of Akkadian Literature. Bethesda: University of Maryland Press, 2005); также я учел материал «таблички ковчега» в переводе Ирвинга Финкеля (The Ark Before Noah: Decoding the Story of the Flood. N. Y.: Doubleday, 2014) и вдобавок вавилонскую версию из «Эпоса о Гильгамеше» также в переводе Далли (с несколькими моими украшательствами).
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
