Он качает головой.
— Что это значит? — спрашиваю я ее.
— Догадайся, — шепчет она.
Я откидываюсь назад, сдерживаю зевоту, пью себе пиво.
Трэв поворачивается к Витторио.
— Но, Витторио, позволь спросить тебя, разве ты не думаешь, что эта условно богемная бессистемная панк-писанина опустившихся поствьетнамских, постуотергейтских, пост… черт, пост-все-на-свете менестрелей — результат того, что литературный истеблишмент вдалбливает потерянному поколению никчемную пропаганду, эксплуатирующую жадность и сексуальную пресыщенность, разрушающую разум, лишающую способности высказываться, и именно поэтому такие издания, как «Просто еще один мудак», — жареная компиляция андеграундных, в кавычках, произведений, прочно оседают в умах этого клана плохо приспособившихся, ни во что не верящих, мятежных, своекорыстных… черт их дери, выкидышей, или ты думаешь, это все… — и тут Трэв замолкает, подбирает нужное слово, — фуфло?
— Ох, Трэ-эв, — говорит Мона.
— Э-э… фуфло? — бормочет Витторио. — Что за фуфло… о чем ты? Я не… читал эту книгу… э… — Он поворачивается к Лорен. — Фуфло?.. Ммм, тебе понравилась эта книга?
— О да, — кивает Лорен, — очень понравилась.
— Я… я не читал эту… эту книгу, — робко произносит Витторио, опустив глаза на свой стакан.
Я смотрю на Витторио, и неожиданно мне его жалко. Хочется сказать ему, что я тоже ее не читал, и я понимаю, что Лорен чувствует себя так же, потому что она поворачивается и говорит:
— О Витторио, как жаль, что ты уезжаешь. Витторио краснеет и произносит:
— Я должен вернуться… к своей семье.
— А как же Мари? — спрашивает она с нежностью, не убирая руки с его запястья.
Я гляжу на Мари, которая разговаривает с Трэвом о книге.
— О, — говорит Витторио, глядя на нее, затем неожиданно снова глядя на Лорен, — я буду очень сильно скучать по ней… очень сильно.
Мне хочется сказать то же самое Лорен, но вместо этого я зеваю и отхлебываю «Бекса». Я сонливый и слегка вставленный. Определенно все кончено. Я уже собрался было сказать ей об этом, но Стамп вскакивает и ставит кассету Circle Jerks, которых никто не может слушать, а Мона с Трэвом хотят послушать Los Lobos, так что все идут на компромисс и мы слушаем Yaz. Стамп принимается танцевать с Моной в темной уже комнате, и Трэв с редакторшами тоже пробуют трястись под музыку. Стамп даже пытается уговорить Мари присоединиться к ним, но она лишь улыбается и говорит, что очень устала.
Музыка вызывает у Витторио смех, он снова наливает всем выпить. Мари зажигает свечи. Витторио наклоняется и шепчет Лорен что-то на ухо. Лорен продолжает смотреть на меня. Я уже пью виски из фляжки Стампа, и меня вот-вот вырубит. Мне не слышно, о чем разговаривают эти двое, и я рад этому. Вымываю вкус дешевого виски изо рта остатками теплого «Бекса». Потом все произносят тосты, желают Витторио удачи в его поездке, даже Мари, которая выглядит опечаленно, поднимает бокал и беззвучно произносит: «Mi аmore»[20], — это Витторио, женатому, отцу, Витторио. Это последнее, что я отчетливо помню. Я отключаюсь.
Просыпаюсь на кровати Витторио весь в поту, поднимаю голову, гляжу на часы и понимаю, что уже почти полночь. Осторожно встаю и нетвердой походкой спускаюсь вниз по лестнице в гостиную. Все ушли, остались Лорен и Витторио, которые за разговором уже переместились на диван, перед ними на столе догорают свечи. Сколько же пива я выпил? Сколько виски? Играет мягкий итальянский музон. Я на самом деле пытался танцевать? Я действительно допил виски из фляжки Стампа? Не помню.
— Ты только проснулся? — спрашивает она.
— Что происходит? — спрашиваю я и присаживаюсь — так устойчивей.
— Пьем, — говорит она, держа бокал с… что же это такое, черт возьми? Портвейн?! — Хочешь?
По тому, как напряженно она выпрямилась на диване, пытаясь сохранить оставшееся самообладание, мне ясно, что она пьяна. Она развязно прикуривает, а Витторио наливает себе из бутылки остатки красного. Сколько они так просидели на диване? Я гляжу на часы.
— Нет, — говорю я. Трясущимися руками наливаю себе в стакан тоника и отхлебываю. — Как я оказался в комнате Витторио?
— Ты был очень пьян, — говорит она, — чувствуешь себя получше?
— Нет. Не лучше. — Тру лоб. — Я сильно набухался?
— Да. Мы решили дать тебе отдохнуть какое-то время перед уходом.
Мы? Что значит «мы»? Кто это «мы? Я оглядываю комнату, затем снова смотрю на нее и замечаю, что она без туфель.
— Почему ты без туфель?
— Что? — спрашивает она. Кто, я? Юная мисс Невинность.
— Твои туфли. Почему ты не в них? — спрашиваю я, выделяя каждое слово.
— Я танцевала, — говорит она.
— Превосходно.
Я представляю ее в медленном танце с Витторио, его пухлые пальцы ласкают ее спину, задницу, Лорен вздыхает: «Ну пожалуйста, — так мягко, как Лорен умеет вздыхать, — ну пожалуйста, Витторио».
Все это прокручивается в голове, и боль становится еще сильней. Я смотрю на нее. Я ее не знаю. Она ничто.
— У тебя… у тебя прекрасные… прекрасные ножки, — пьяно бормочет Витторио, склоняясь над ней.
— Витторио, — говорит она строго.
— Нет… нет, позволь же мне взглянуть. — Он приподнимает ее ногу.
— Витторио, — произносит она, и мне слышится отголосок робости.
Витторио наклоняется и целует ее ногу.
— О’кей, — поднимаюсь я. — Мы уходим.
— Ты хочешь уйти?
Она поднимает глаза, тем временем Витторио начинает ласкать ее лодыжку, его рука движется к ее чертову колену.
— Да. Сейчас, — требую я.
— Витторио, мы должны идти, — говорит она, пытаясь подняться.
— О нет, нет, нет… нет, нет, нет… не надо, не уходи, — встревожился Витторио.
— Нам пора, Витторио, — говорит она, допивая бокал.
— Нет! Нет! — выкрикивает Витгорио, пытаясь дотянуться до ее руки.
— Господи Исусе, Лорен, пошли давай! — говорю я ей.
— Да иду я, иду, — говорит она, беспомощно отталкиваясь от дивана.
Она подходит к креслу, в котором я сидел, и принимается надевать туфли.
— Я не хочу, чтобы ты… ты уходила, — взывает Витторио с дивана, закрыв глаза.
— Витторио, нам пора. Уже поздно, — говорит она успокаивающим тоном.
— Надень их на улице, — говорю я ей, — пошли.
— Шон, — произносит она, — заткнись.
— Где Мари? — спрашиваю я. — И чтобы я этого больше не слышал — «заткнись».
— Повезла домой Мону и Трэва. — Она тянется за сумочкой на столе.
