— А от кого сейчас надо прятаться? — спросил на ходу Андрюшка.
— От плохих людей, — отозвался Морозов. По большому счету, он и сам не знал, от кого надо прятаться, а от кого нет.
— А их много?
— Порядочно.
— Это значит, много? — по-взрослому уточнил Коля.
— Да, — не стал лукавить Игорь.
Они миновали перекресток с ржавыми светофорами. Прошли мимо людей, сидящих вокруг большого костра и зачарованно смотрящих в огонь. Обогнули большой проржавевший грузовик.
В сером утреннем свете казалось, что город вымер. Тех, кто его теперь населял, не хотелось называть жителями. Они больше походили на тени. Плоские отпечатки живших тут когда-то людей. Игорь с детьми проходил мимо них. Ему даже иногда казалось, что все это сон, что скоро он проснется. Там, в подвале. Будет утро. Все еще будут живы. И никакого кровавого бардака…
Морозов шел вперед, как заведенный. Где надо, переносил пацанов на руках, помогал перебираться через препятствия. Иногда останавливался, отдыхал. Отвечал на заковыристые детские вопросы. Снова шел. Утро казалось бесконечным, как и дорога. Скользили мимо кварталы — покинутые и населенные, более-менее спокойные и крайне тревожные. Иногда его останавливали, что-то спрашивали. Морозов отвечал сухо, ровно. Страха он не чувствовал, словно уже не принадлежал этому городу. Те, кто раньше мог напугать, теперь не вызывали никаких эмоций.
Когда, наконец, дома кончились, Игорь притормозил. Чтобы покинуть эти проклятые развалины, ему нужно было только пересечь «ленинградку». Дальше плотной стеной поднимался лес. Но почему-то Морозов остановился, словно ему что-то мешало. Но что?
Он прислушался.
Скрипел коростель. Пересвистывались птахи. Ни криков, ни драк. Спокойно.
Нужно было сделать всего несколько шагов.
Морозов обернулся. Окраинные дома чернели пустыми окнами, будто черепа чудовищ. Жуткое место, когда-то бывшее домом…
Сделать эти несколько шагов оказалось невероятно трудно! Также трудно было в свое время поехать на работу в Финку. Словно требовалось перешагнуть некий барьер. Возможно, так оно и было.
А сейчас?
— Пап! — Андрюшка дернул его за руку. — Пап!
Игорь поморгал.
— Да?
— Ну, — сын смешно развел руки в стороны, видимо копируя чей- то жест, — чего стоим?
Морозов улыбнулся.
— Вперед?
Андрюшка сжал его ладонь маленькими пальчиками. Серьезно сказал:
— Вперед.
— Значит, вперед, — согласился Игорь и сделал шаг.
Ничего не случилось. Не вспыхнула земля под ногами, не раздалось пения ангелов, не воскресли мертвые.
Просто город стал дальше. Пусть на один шаг, но все же.
Они прошли еще километров семь. По пересеченной местности не получалось двигаться быстро. Мальчишки то капризничали и жаловались, то замыкались в себе, то ругались по-детски яростно и бескомпромиссно. Игорь время от времени сажал их по очереди себе на плечи. Приходилось то сбегать под горку, то, пыхтя, взбираться на склон.
Когда впереди показался неглубокий овражек, Морозов решил сделать привал. Он выдохся, нужно было восстановить силы.
Игорь развернул мешок, оценил припасы. Несколько консервных банок, внешне целых, не вздувшихся. Шут его знает, может быть, годные. Он где-то слышал, что советская армейская тушенка может храниться десятилетиями. Но опасения все же были. Да и вскрывать консервы было нечем. Так что Морозов отложил их в сторону. Для настоящего сокровища по нынешним временам — кубиков бульона, нужна была горячая вода. А значит — огонь и котелок. Ничего этого не было. Как пристроить сушеные травки, заботливо положенные в мешочек Марией Оттовной, Игорь не знал. Еще в целлофане была аккуратно завернута соль, но не есть же ее просто так.
Оставались ранетки. Игорь честно разделил между детьми зеленые яблочки и взял несколько себе. Пока перекусят, а потом он что- нибудь серьезнее придумает. Раздобудет где-нибудь нож для того, чтобы открыть консервы, или кастрюлю… Разведет костер и сварганит бульон…
Ерунда. Неизвестно, когда удастся все это найти. А еда нужна сейчас.
Пока мальчишки сосредоточенно хрустели яблоками, Морозов огляделся. Овражек, в котором они остановились, был неглубоким, но довольно длинным. Чуть в стороне, из моря травы торчали стройные побеги ивы и частокол камыша.
Вода.
Игорь осторожно, помня о змеях, направился туда. На дне овражка блестел небольшой пруд, будущее болотце. Вода была прозрачная, чистая. Игорь зачерпнул пригоршню ладонями. На вкус вода была железистой. Мальчишки, подбежавшие следом, пили без особых колебаний.
Морозов снял ботинки. Фыркая и шипя от холода, он подобрался к камышу, надергал корней, вернулся. Отделил белую прикорневую часть, протянул ребятишкам.
Они взяли, вопросительно глядя на него.
— Ешьте. — Морозов сунул камыш себе в рот, захрустел. Вкус был сладковатый, чуть отдавал болотной затхлостью.
Андрюшка попробовал.
— М-м… Вкусно, — объявил он. — Пап, а откуда ты знаешь, что это можно есть?
— В школе проходил, — ответил Игорь.
После этого начали кушать все. Игорь нарвал еще камыша. Выбрался на сушу, разложил корешки на траве.
Решив таким образом задачу обеспечения подрастающего поколения едой, Морозов лег на спину и закинул руки за голову Ноги гудели, тело болело, но он был жив, практически здоров, и дети были целы. А значит, жизнь продолжается.
Если до этого Морозова волновало только то, как выбраться из объятого безумием города, то теперь эта проблема отпала. Нужно было решить, что делать дальше. Куда идти.
Итак, у него на руках трое детей. Они, конечно, уже насмотрелись всякого и адаптировались к новой жизни, но все же это дети.
Куда их вести?
Добраться до другого города? Тарту? Нарва?
В Тарту ему случалось бывать несколько раз за всю жизнь. Знакомых там не было, да и какие сейчас знакомые…
К тому же, Тарту, в отличие от Нарвы, был преимущественно эстонским городом.
Игорь задумался. Что было хуже? Эстонцы и русские никогда не жили единой семьей. Слишком разное прошлое, разные взгляды на жизнь не позволяли сблизиться достаточно, чтобы понять друг друга. Так было даже в советское время, а уж после обретения Эстонией независимости прежние недопонимания усилились, выплыли наружу. Два народа оказались в разных углах ринга.
В неумелых попытках интеграции русские видели только стремление ассимилировать их, перевести с положения полуврагов-оккупантов на роль недоэстонцев. Эстонцы же, в свою очередь, так и не сумели отказаться от мелочного желания отомстить за время русского владычества. Дело осложнялось националистической риторикой граждан из правительства. В общем, в объятия друг к другу никто пасть не торопился.
