В июне Тургенев, вернувшись к своим юношеским воспоминаниям, захотел написать рассказ о пожаре на борту парохода, который вез его в первый раз в Германию. Однако перо или карандаш он уже держать в руках не мог. И продиктовал его по-французски Полине Виардо. Несколько недель спустя в голову пришел новый замысел – повесть, которую он назвал «Конец». На этот раз Полина Виардо записала текст под диктовку, как смогла, по-французски, немецки и итальянски. Герой повести – обедневший, потерявшийся в жизни молодой дворянин – кончает жизнь самоубийством. Изнуренный болезнью Тургенев, собрав все свои силы, напрягая память, мысленно из далекого Буживаля возвращался в Россию. Не лучше ли было бы умереть в Спасском, а не в этом уголке чужой земли, где все вокруг него говорили по-французски? Нет, нет, он не может обходиться без Полины. Она единственная заменила ему все, что он потерял, покинув родину. Во время встречи со Стасюлевичем, бывшим проездом во Франции, он сказал: «Я желаю, чтоб меня похоронили на Волковом кладбище, подле моего друга Белинского; конечно, мне прежде всего хотелось бы лечь у ног моего „учителя“ – Пушкина; но я не заслуживаю такой чести». (М. Стасюлевич. «Воспоминания».)
Теперь он знал, что дни его сочтены. А может быть, и пора? В шестьдесят пять лет он – как ему казалось – слишком много пожил, слишком много написал. Он был прикован к большой постели с балдахином, и его единственным миром были стены и мебель комнаты. Сознание почти не возвращалось. Он жаловался на то, что его атакуют ассирийские солдаты, и собирался защищаться, кидая в ноги стоявших у его изголовья людей камни, вырванные из стен крепости. 21 августа (2) сентября 1883 года в Буживаль приехал князь Мещерский. У изголовья умирающего он застал все семейство Виардо: Полину, ее сына Поля, двух ее дочерей Клоди и Марианну, двух зятьев Дювернуа и Шамеро. Все с тревогой следили за изможденным, искаженным страданием лицом, за глазами, затуманенными бредом. Он говорил по-русски с этими не понимавшими его людьми; читал стихи, выученные в детстве. Вдруг он прошептал: «Ближе, ближе ко мне, пусть я всех вас чувствую тут около себя… Настала минута прощаться… прощаться… как русские цари… Царь Алексей… Царь Алексей…» Показалось, что на мгновенье он узнал Полину Виардо и произнес отчетливо: «Вот царица цариц, сколько добра она сделала!»
На ночь женщины ушли; князь Мещерский, Поль Виардо, Дювернуа и Шамеро остались у изголовья умирающего. Ему ввели сильную дозу морфия и дали несколько глотков молока. Утром 22 августа (3) сентября он начал волноваться. Лицо исказила судорога, на руках появились красные пятна. Около двух часов пополудни он попытался подняться на подушках, брови страдальчески сдвинулись, из приоткрытого рта вырвалось хрипение. Он вытянулся и затих. Женщины зарыдали. Мужчины опустили головы. После посмертного туалета лицо Тургенева предстало во всей своей спокойной красоте. Как будто бы он решил загадку, которая мучила его всю жизнь – загадку странной принадлежности двум странам. «Казалось, что он вот-вот улыбнется», – напишет Полина Виардо Людвигу Пичу. Пригласили фотографа и муляжиста, чтобы сделать маску с лица усопшего, отправили телеграммы во все концы Европы. Сначала Полинетте в Швейцарию. Полина Виардо и ее дочь Клоди Шамеро сделали несколько портретов Тургенева на смертном ложе[53].
Отпевание состоялось в Париже в православной церкви на улице Дарю. По словам Эдмона де Гонкура, «богослужение у гроба Тургенева вызвало из парижских домов целый мирок: людей богатырского роста с расплывчатыми чертами лица, бородатых как бог-отец, – подлинную Россию в миниатюре, о существовании которой в столице и не подозреваешь». (Гонкур. «Дневник», 7 сентября 1883 года.) Тело в Россию отправляли на поезде. На Северном вокзале Ренан и Эдмон Абу произнесли речи.
Тем временем в России газеты получили секретное распоряжение Министерства внутренних дел, запрещавшее разглашать меры, которые были предприняты полицией во избежание волнений по время похорон. В самом деле, известие о смерти Тургенева было осознано в России как событие национального значения. Этот человек, которого хулили при жизни, после своей смерти оставлял ощущение невосполнимой пустоты. Лишь у его праха общество осознало, что не воздало достаточно чести этому упрямому либералу, уравновешенному, мягкому человеку, который завоевал любовь народа и любовь культурного мира, который верил в Россию и снискал восхищение Запада. Плакавшие над его романами стали рядом с теми, кто ценил его за глубокую мысль. Единодушие воцарилось между интеллектуалами и сентиментальными женщинами, между любителями искусства и людьми дела. Тургенев возвращался домой победителем. Но слишком поздно. Он уже не сможет грустно улыбнуться этому повороту в отношении к своей судьбе и творчеству.
«Я ждал смерти Тургенева, – написал Толстой своему другу Страхову, – и тем не менее, я часто думаю о нем». (Письмо от 2 сентября 1883 года.) А несколько дней спустя – своей жене: «Я беспрестанно думаю о Тургеневе, и я его ужасно люблю и жалею, перечитываю его. Я живу с ним… Только что перечитал „Довольно“. Прочитайте – это чудо!» (Письмо от 30 сентября 1883 года.)
Шли дни. Власти все больше беспокоились. Писатель, смерть которого вызвала такое волнение общества, становился нарушителем покоя. Террористы опубликовали прокламацию, в которой назвали Тургенева другом революционной молодежи. Политические заключенные собрали деньги на венок. Санкт-Петербург готовил грандиозную встречу. 27 сентября (9) октября 1883 года громадная толпа с плакатами, транспарантами, гирляндами цветов сопровождала тело до кладбища. За гробом шли Клоди и Марианна, приехавшие на похороны с мужьями. На всем пути траурного шествия тротуары были заполнены толпами людей. «Таких похорон еще не бывало в России, да и едва ли будет, – писал в своем дневнике публицист Гаевский. – Замечательно отсутствие всякой официальности: ни одного военного мундира, ни одного не только министра, но сколько-нибудь высокопоставленного лица. Администрация, видимо, была напугана. На кладбище послано было, независимо от полиции, 500 казаков, а на дворах домов и в казармах по пути шествия находились войска в походной форме. Думал ли бедный Тургенев, самый миролюбивый из людей, что он будет так страшен по смерти!»
Несмотря на огромное стечение народа, инцидентов не было. Тургенева похоронили, как он того желал, на Волковом кладбище недалеко от могилы Белинского. У открытой могилы, окруженной грудами цветов, было произнесено множество речей. В безоблачном небе холодно сияло солнце. Прижавшись друг к другу, люди зачарованно смотрели на гроб в глубине могилы. Все оплакивали Тургенева, размышляли над его странной судьбой. Он никогда не забывал России, живя вдали от нее. Теперь он вернулся на землю своей юности. В глазах соотечественников ценностью являлась уже не его жизнь, но его творчество. Его произведения, написанные частично за границей, были русскими по духу и мысли. Разве это не чудо – он был вдохновенным певцом своей родины и в то же время человеком, который открылся всем соблазнам Европы?
