Парня огрели по голове чем-то тяжелым, скрутили за спиной руки и повалили на палубу. Перед глазами все поплыло, но перед тем, как отключиться, он еще успел повернуть голову и посмотреть на рыжую, которая замерла возле поручней, будто живая статуя. В ее широко распахнутых глазах плескался ужас вперемешку с состраданием, и она не отрывала взгляда от стремительно опухающего лица своего защитника. По бледным щекам текли слезы.
Нет, девушка не была биороботом, а значит, он поступил правильно. С этой мыслью Стилетто начал проваливаться в забытье. Но прежде чем сознание покинуло его окончательно, он еще успел услышать скрипучий голос бывшего босса. Тот пнул его носком дорогого ботинка и бросил:
– Свяжите их спина к спине. И не слишком усердствуйте – мужчины-рабы стоят дороже. А Царица острова сумеет его сломать!
Свет померк, будто на сцену, где протекала жизнь непутевого афинского хулигана, упал занавес. А то, что началось дальше, назвать жизнью было очень сложно.
Глава 24
Память, как бы люди ни жаловались на нее, делает нас теми, кто мы есть. Формирует наши стремления и приоритеты, дает силы добиваться намеченных целей, из кусочков знаний и опыта складывает мозаику мировоззрения… А заодно нередко оберегает от пережитого, прикрывает ослабевшую от страданий психику, подтасовывает воспоминания, делая их не такими болезненными. Хорошо ли это? Каждый отвечает на этот вопрос сам. Но если бы было иначе, далеко не факт, что человек бы выжил в том безумном водовороте, в который нас так часто затягивает жизнь.
И стоило бы быть благодарными за то, что есть механизмы, которые спасают нас от себя самих и позволяют жить дальше. Но, увы, мы почти никогда не замечаем плюсов, зато сразу вычленяем минусы и тычем ими в лицо любым возражениям при каждом удобном и неудобном случае.
Стилетто поступал так же, сжимая от злости кулаки, потому что не мог вспомнить всех деталей своего прошлого. Прошлого, которое растоптало его «я» и превратило в другого человека. В того, кого он стыдился, ненавидел и кем никогда не хотел быть. Отчаянный (или, может быть, отчаявшийся?) грек не задумывался, зачем ему нужны детали и подробности, которые сейчас ускользают от сознания. Что они могут ему дать? Силы для дальнейшей борьбы, уверенность, целеустремленность? Или просто еще больше злости, ненависти и страха, который и так приходилось перебарывать каждую секунду, что он находился на Стили?
Нет, подобные мысли мужчину не посещали. Ему казалось, что, если он восстановит в памяти все события, вспомнит всех участников, это вернет ему ту часть личности, которую проклятые Царицы отняли много лет назад. Однако предательница-память не собиралась помогать Стилетто, подсовывая жалкие ошметки настоящих событий… Правда, и от них у него до боли сжималось сердце и к горлу подкатывал отвратительный ком из ненависти и ужаса.
Калейдоскоп воспоминаний крутился перед внутренним взором одноглазого мстителя, и ему хотелось кричать от обжигающего коктейля эмоций, который обрушивался на него с каждой новой картинкой.
Дорога с яхты Марио Лучиано до Стили была сплошным черным пятном, потому что привязанным друг к другу пленникам крепко завязали глаза. Несколько долгих дней Стилетто провел, чувствуя теплую спину девушки. Их вместе кормили, вместе водили в туалет (что было чудовищно унизительно), не развязывая – так же вместе – швыряли на тонкий тюфяк, где пленникам полагалось поспать. Сон не шел, тело затекло от туго затянутых веревок. Грек помнил, что пытался разговаривать со своей «напарницей», но после сильного удара по голове, которым его наградили вышибалы дона Марио, мысли путались, и он не запомнил не то что самих разговоров, а даже голоса девушки.
На острове их разделили, и Стилетто не знал, что дальше случилось с его рыжеволосой подругой. Были только смутные подозрения, для которых не находилось никакого подтверждения, кроме внутренней убежденности. Грек не сомневался: потом – намного позже – они еще несколько раз встречались на Стили, только амплуа у девушки, которую он защищал от гнусных нападок мафиозного босса, сильно изменилось. Ему казалось, что несколько раз он узнавал ее голос среди тех, кто приходил к нему в камеру. Правда ли это или просто плод воспаленного воображения, сказать было сложно. Стилетто хотел верить, что ошибся, но гнусный червяк подозрения засел внутри и непрерывно подтачивал уверенность, подсовывал обрывки воспоминаний, полунамеки. И от этого на душе становилось чудовищно тяжело. Но самое страшное было даже не в предательстве почти незнакомой девушки…
Они приходили к нему и вместе, и по одной. Царицы острова Темной Любви ответственно исполняли заказ дона Марио – сломать строптивого юнца, сделать из него послушную марионетку, которая не прекословит, не сопротивляется и, самое главное, не может себе даже помыслить ничего такого.
В камере, где он был прикован к стене тяжелой железной цепью, как сторожевая дворняга, света почти не было. Маленький факел у входной двери скорее чадил, чем освещал, и по углам клубились черные бесформенные тени. Компанию Стилетто большую часть времени составляли крысы и тараканы. Однако в любой момент дверь могла распахнуться.
На пороге появлялась изысканно одетая женщина в гротескной маске, а дальше узник переставал быть собой, превращаясь в послушное орудие для забав гостьи.
Иногда царицы приходили вместе или даже приводили с собой целые экскурсии. Эти посещения Стилетто прекрасно помнил. И воспоминания заставляли его невольно вздрагивать всем телом.
Правительницы острова были очень разными, и развлечения у них тоже сильно отличались. Объединяло девушек одно – каждая источала такую властность, уверенность и такую сексуальность, что даже у обессиленного пленника член вставал от возбуждения. Стилетто ненавидел себя в эти минуты. Ненавидел, наверное, даже сильнее, чем своих мучительниц, потому что они без всяких усилий показывали ему, что безраздельно властвуют над его телом. Не он хозяин для своих инстинктов и желаний, а они, Царицы Стили, для которых строптивый грек не больше чем невежественный самец, которого нужно обучить манерам.
Образы хозяек замелькали перед внутренним взором Стилетто, как дорожные столбы, мимо которых несется скоростной поезд.
Она хлестала его плетью, приговаривая ледяным голосом:
– Лижи мне ноги, паршивая шавка. Я не остановлюсь, пока ты не слижешь с них всю грязь.
Прикованный к стене мужчина чувствовал, как на спине вздуваются кровавые полосы от каждого жгучего прикосновения плетки. Он стоял на четвереньках голый и беззащитный. Его язык, пересох-ший от долгого вылизывания, уже почти ничего не чувствовал. Зато все остальное тело стонало от боли. А вокруг кружился хоровод унижения.
Приглашенные царицей гости шли мимо него, попивая из хрустальных бокалов ледяное шампанское. Они разглядывали Стилетто, щупали его, кто-то даже вылил ему на спину немного вина, и грек зашипел – свежие ожоги от плетки отозвались острой болью. Он чувствовал, как на израненной коже лопаются пузырьки шампанского. А со всех сторон слышались негромкие смешки, словно это была какая-то изысканная шутка.
