— Выпьем за правильные решения, — объявила татуировка Геквакена. — Которых делаем мы в жизни так мало! — Он хлопнул стаканом куда-то в лицо, и посудина опустела.
Все присутствовавшие выпили вслед.
Вдруг отовсюду накатила страшная вонь. Ничто не пострадало и не изменилось, но нос захотел исчезнуть. Пахло непонятно чем, непонятно как, более того, Родику начало казаться, что это он источает кошмарный запах. Стало жутко не по себе, он покрылся потом, одновременно подскочила температура.
«...он вспахивает твой разум…»
— Джинн, — преследуя тепло по телу и пытаясь не дышать, подал самоубийца голос. — Вы упомянули джинна! — Эта публика была ему более чем знакома.
— Да, — подтвердил Кваазен, присаживаясь на краешек стола. — Джинн, что будет ее рабом и сможет сделать для нее в сотни раз больше, чем сможешь ты при всем твоем желании. Что не позволит ногам ее ступать по земле, так как для ее передвижений имеется его спина. Который будет легко убивать за нее, а ты способен убить разве что только себя. Который будет поддерживать ее силу, а ты можешь только ее ослабить.
— Она не нужна мне! — Взгляды их соприкоснулись, Родика точно дернуло током, но и с лица Кваазена пропала отвратительная улыбка. — Она — мое прошлое.
«…он ненавидит тебя...»
— Чем ты занимаешься? — прищурив один глаз, а другой распахнув, осведомился Кваазен. — Позволь полюбопытствовать. Есть у тебя какая-нибудь цель или ты, как червь, стремишься в никуда?
«...я — это я…»
— Можешь не отвечать, — заявил маэстро. — Я знаю все про тебя. И все сильнее не понимаю ее. Хотя понимаю… Потому что знаю, как устроена ее голова, знаю мотивы, но от этого еще больше не понимаю. И на чем работают твои батарейки, мне тоже известно, — он усмехнулся. — Более того, я считаю, что ты глупец! Ты идешь дорогой, которой нет. — Слова его становились все громче. Затем он неожиданно сбавил тон, и Родик с нелепым замиранием ждал, что он скажет дальше. — Если бы она осталась с тобой — это было бы все равно как если бы она навсегда осталась одна. Потому что тебя нет. Я тебя не вижу, я вижу сгусток, который умудряется доносить до меня свои мысли. — Самоубийца заметил, что снова раскачивается на носках в разные стороны. — Я говорю с пустотой и в пустоту. Или ты не согласен? — В ушах маниакально плодилось кваазеновское эхо. — Тебе есть что возразить? Она — твой последний шанс материализоваться в этом мире. Она — твой выигрышный билет, который бывает у каждого в жизни, даже у последнего неудачника, но я рад, что ты, как последний неудачник, лишился его. — Черты Кваазена хаотично мелькали перед лицом, точно мошкара.
Родик не мог сосредоточиться, голос маэстро звучал со всех сторон.
«...не слушай его...»
— Ну что ты, Кевин, — подал голос притворявшийся мертвым Геквакен, и истинные глаза его распахнулись. — Он просто иначе, чем мы, представляет структуру вещей, но мы натаскаем его, покажем пару хитростей. — Глаза были цвета пронзительной голубизны. — Пара лет у нас — и парень горы свернет, поможет старичкам встретить безбедную старость. — Заявив это, толстяк взревел в разночастотном смехе. — Что скажешь, пацан? — С его пробуждением, казалось, крепким сном заснула его татуировка.
— Он? — Лицо Кваазена дрогнуло в сомнении. — У него нет имени, и самого его почти нет. — Маэстро щелкнул пальцами, и ослепительное солнце перерезало горло тьме за окном. — Он из тех, кто выиграл в лотерею и отказался от выигрыша. Посмотри на него!
Родик увидел, как солнце проявило на полу тени отца демонической девочки.
Их было шесть.
— У вас шесть теней, — желая подумать, вслух произнес самоубийца.
— Мои тени меня охраняют, — высокомерно изрек Кваазен. — Ко мне нельзя подойти со спины. Меня нельзя застать врасплох. А как они страшны в ярости! Ты не отбрасываешь и одной. — Наш герой проследил за взглядом маэстро и увидел, что на полу действительно нет ничего, хотя бы отдаленно напоминающего тень.
«…иллюзия…»
— Единственное твое достижение в жизни — ты успел к яйцеклетке первым. — Кваазен делал вид, что говорит сам с собой. — Если мы не договоримся, это будет означать примерно то же, как если бы ты к ней не успел. В смысле катастрофичности момента, а не в смысле, что я тебе угрожаю. Это было бы лестно для тебя, так же как внимание моей девочки к тебе. С твоей точки зрения, она родилась слепой.
«…кх…»
— Если так все плохо. — Говорилось с трудом, но зло, что выплескивалось на самоубийцу, порождало ответное зло. — Зачем я вам? К чему этот диалог? Вы не можете решить этот вопрос? Не верю.
«...не верь...»
— Красивые люди должны спать с красивыми людьми, — подал голос Геквакен. — Пусть это будет смыслом для тебя.
— Я. — Родик был сбит с толку.
— А что? — вопросила татуировка Геквокена, так как хозяин ее вновь дремал. — Самый красивый смысл. И ни к чему искать иной. — Она затряслась смехом на жировых складках хозяина.
«...они правы...»
— Нет. — Родик терял нить разговора.
— В чем причина такого странного упрямства? — холодно поинтересовался Кваазен. — Она не нравится тебе? Я уверен, что нравится, потому что иное невозможно. Она — человеческая роскошь, она — мое творение, лучшее творение. Ты не годишься ей в подметки, мальчик. В ней все — и ум, и красота, и грация, и харизма, и даже то, для чего вы, люди, не придумали слова. Я раскрыл моей крошке все человеческие секреты, я показал ей все ваши слабые места.
Она знает все о том, как сделать человека своим рабом. Почему ты ищешь исключения? Возьми в руки то, что никогда больше не встретится тебе в жизни. Пройдет немного времени, и ты поймешь, что упустил нечто, озарявшее твою нелепую жизнь. Это гордыня, юноша. Я поселил этот грех в людях, и мне ли не знать его проявления.
— Ты сейчас принимаешь самое важное решение в твоей жизни, — поддакнул Геквакен Гек-вокен. — Это не просто выбор очередной подружки. Это выбор целой жизни, возможного ее варианта. Думаю, тебе не нужно объяснять, какой вариант будет ярче.
«…соглашайся…»
— Она замучает меня, — истошно признался самоубийца. — Она, как лед.
— Лед можно растопить, — заявил Кваазен, упав в свое скучающее кресло. — То, что ты говоришь, означает, что ты слабак. Ты никогда не заставишь крутиться земной шар в обратную сторону, а будешь меланхолично вертеться с ним вместе, и у тебя будет кружиться голова. — Рукой он с дикой скоростью закрутил глобус, от прыти которого сделалось прохладно. — Она могла дать тебе силу, ты мог стать очень сильным. Но тебе не обуздать ураган.
«...»
Мануа завалился на бок, по бессмысленному выражению его лица стало понятно, что он потерял сознание.
— Я люблю ее, — признался Родик. — Но ее любовь превратит меня в насекомое. Я ничего не могу объяснить ей…
— У нее есть один существенный недостаток — это касается и ее, и тебя. — Кваазен был серьезен, точно пытался понять.
