Вукович вошел в комнату со стаканом, наполовину наполненным темным пивом. Провозгласил тост за Танкреда и выпил.
— Я должен извиниться за то, что обманул вас в поезде. Я вел дело так, чтобы заставить вас поверить, будто я пособник Драгара. Не думаю, что вы сообщили ему об этом.
— О, разве от меня такого ожидали?
— Я не думал, что он так скоро пожелает открыться. Это… так… неудобно. Я надеялся, что он не узнает о моем интересе, пока… — Вукович едва заметно улыбнулся, — пока сокровища не найдут.
— Вы убеждаете меня сейчас, что в этом деле вы не заодно с Черным Петером?
— Нет, такого я не скажу. Мы… мы сегодня пришли к соглашению, но это не от хорошей жизни. Я должен получить пять процентов. Конечно, мне никогда не получить их. Все, что я получу, — это пулю темной ночью или нож между ребер.
— Не говори такое! — воскликнула Таня.
— Я же реалист. Это именно то, что я сделал бы с Карапетаржевичем, будь я человек номер Один, а он человек номер Три.
— Ты тоже рассматриваешь возможность применения ножа или пули, до того как он пустит их в ход?
— Естественно, — расплылся в ухмылке Вукович, — я думаю над этим вот уже долгое время. Еще с тех пор, как Петер начал предпринимать все эти поездки во Францию и Германию. Я знал, что он самым необычным образом заинтересовался Аттилой, после того как несколько раз обыскал его дом. Но только после того, как нашел неосторожное письмо от прекрасной графини, я понял, как глубоко Петер уже повязан.
Танкред не мог удержаться, чтобы не спросить:
— Что же в этом письме было такого неосторожного?
Вукович бросил быстрый взгляд на кузину и пожал плечами:
— Скажем так — это будет проще, — в нем кое о чем говорилось. Петеру следовало бы сжечь его со всей прочей корреспонденцией. — Он усмехнулся. — Карапетаржевич сжигает большинство бумаг в своем старом доме. Скажите мне только одно, господин Танкред, вы определили местонахождение сокровища Аттилы? Копаете на верном месте?
Танкрад кивнул:
— Мы копаем на верном месте, но есть ли там сокровища — этого я не могу гарантировать.
— Их может там не оказаться?
— Гунны собирали эти сокровища с миру по нитке: у римлян, у готов, бургундов и у всех прочих покоренных народов. Возможно, гунны сами и не воспользовались ими, но что мешало это сделать другим? Кажется маловероятным, что никто так и не пытался найти сокровища, после того как гунны ушли из этих мест.
— Почему же в истории об этом не упоминается?
— Гунны были неграмотными. Готы все еще не имели письменности. Латынь уже была, но ее не изучали. Насколько нам сегодня известно, первый гот, который оставил сколько-нибудь значительные описания, был секретарь Теодорика Кассиодор, и это случилось через шестьдесят или семьдесят лет после того, как похоронили Аттилу. Он никогда не упоминал о нахождении каких-либо сокровищ.
— Тогда вполне возможно, что сокровища все еще здесь?
— Я бы сказал, что шансы — пятьдесят на пятьдесят.
Вукович вздохнул:
— Временами я почти надеюсь, что никаких сокровищ не окажется. Возможно, я был бы разочарован, не получив своей доли, но, с другой стороны, нашлись бы иные компенсации. — Он хохотнул, увидев, как на него уставился Танкред. — Карапетаржевич подставил свою шею. Он нарушил все законы, по сути дела, совершил государственную измену. Если выйдет победителем — найдет сокровища и передаст существенную их часть правительству, — станет героем. Но если потерпит неудачу… — Вукович выразительно щелкнул пальцами. — Я стану человеком номер Один в нашем департаменте.
— А как насчет номера Два?
— О, это офисный человек, бухгалтер. Он превосходен на свой лад, но не как оперативник. Не как глава. Нет, если Карапетаржевич проиграет — номером Один стану я. А если мне немного повезет в моем расследовании, то я, возможно, сумею добыть и сокровища, и голову Черного Петера.
— Кузен Грегор! — предостерегла Таня.
Танкред быстро перевел взгляд с Тани на ее кузена. Вукович прочистил горло и глянул на пустой стакан:
— Вы все еще уверены, что не хотите пива?
Танкред отрицательно покачал головой:
— Как понимать ваше «повезет» применительно ко всему этому?
— Я все еще испытываю жажду, — ушел от ответа Вукович. Взял стакан и поспешил на кухню.
— Он почти проговорился, — заметил Танкред. — Но в чем?
— Это не важно.
— Ты так не думаешь. И он тоже. Что-нибудь о Черном Петере?
— Да нет, ничего.
— Ты говоришь о том, чтобы отправиться со мной в постель, ревнуешь меня к графине и вместе с тем продолжаешь мне лгать, пытаясь использовать меня в своих целях. Ты хочешь получить от меня все, не дав взамен ничего?
— Я отдала тебе себя.
— Как любая курва. Просто лезла из кожи вон, чтобы вытянуть из меня информацию.
Она вскочила на ноги, сжала кулаки.
— Будь ты проклят! У тебя острый язык, американец.
Таня сделала по направлению к Танкреду два быстрых шага, отведя руку, чтобы ударить его по лицу. Но так как он даже глазом не моргнул, остановилась, задержав руку в двух футах от его лица. Затем преодолела оставшееся расстояние, положила руки ему на плечи и прошептала:
— Обними меня, дорогой.
Танкред так и сделал. Она подняла к нему лицо. В глазах Тани стояли слезы — то, чего он никак не ожидал увидеть у столь крутой молодой югославки.
Она приподнялась на носках, и их губы встретились. Ее рот изнывал от любовной жажды: губы были разомкнуты, язык искал встречи с его языком.
— Я хочу тебя, — тихо произнесла она. — Но это не… не так, как с другими мужчинами. Я… по-моему, я влюбилась в тебя.
Он крепко держал ее. Таня с превеликой нежностью поцеловала Танкреда еще раз и высвободилась из его объятий.
— Есть некая тайна в связи с Черным Петером. Он родился в Загребе, но, когда ему было девятнадцать, отправился за границу. Никто ничего не слышал о нем, пока он не вернулся сюда в 1944-м. По его словам, он был в Южной Америке. Югославов в Южной Америке много — в Колумбии, Аргентине. Но он не говорит по-испански. По-французски и по-немецки — да, но не по-испански. Именно это и заставило кузена Грегора заняться Карапетаржевичем. Он подозревает, что тот жил в Германии, возможно, даже служил в немецкой армии и дезертировал…
— Я могу немного восполнить пробел, — сообщил Танкред. — Он был во Франции с 1938-го по 1944 год. В монастыре траппистов.
— Карапетаржевич… монах? Не могу поверить!
— Я встретил его, когда он был монахом. Целых шесть лет он пребывал у траппистов. И затем предал их. Восьмерых убили в результате его предательства…
