– Вы в курсе, что это чисто женский проект? И что существенную финансовую поддержку ему оказывает фонд «Женщины трудятся на благо женщин»?
– Был чисто женский проект, – сообщил декан. – С появлением Дона, как вы можете заметить, положение изменилось. Насколько мне известно, финансирование проекта зависит от того, одобрит колледж медицинских исследований и хирургии направление работ и способы анализа материала или нет. Не припомню, чтобы в уставе имелись какие-либо гендерные ограничения. Это было бы неприемлемо. Пусть Дон сделает все необходимое для того, чтобы работа оказалась безупречной с научной точки зрения. Уверен, что это отвечает общим интересам.
– У него есть разрешение на работу с детьми? – осведомилась Б1.
– Разве матери не находятся с ними неотлучно?
– Ответ, как я понимаю, отрицательный. Значит, нужно получить допуск. А это, я думаю, займет некоторое время.
Б1 не отводила от меня взгляд в течение примерно семи секунд.
– Что вы думаете о двух женщинах, воспитывающих ребенка?
Будь это научная дискуссия, она могла с таким же успехом спросить, например, какого мнения я придерживаюсь относительно калия.
– Мне не хватает знаний. Не моя сфера исследований.
Она повернулась к Дэвиду.
– Вам не кажется, что некоторое представление о разнообразии семейного устройства было бы полезно?
– Мне кажется, ваш коллектив в этой области в помощи не нуждается. Но я выбрал Дона за те качества, которые вам могут пригодиться.
– И это?
– Научная строгость, – объяснил я.
– Ага, – сказала Б1. – Это нам, конечно, пригодится, мы же всего лишь психологи.
Она продолжила изучать меня. Прошло еще семь секунд.
– У вас есть друзья-геи?
Я хотел сообщить ей о том, что у меня нет друзей-геев, потому что у меня всего семеро друзей, включая Джорджа, а не из-за предрассудков по поводу сексуальной ориентации, но вмешался Дэвид:
– Что ж, надеюсь, ваше сотрудничество будет плодотворным. Разрешение в полиции для работы с детьми я для Дона получу. Не думаю, что возникнут проблемы.
Проект «Матери-лесбиянки» оказался намного интереснее изучения предрасположенности мышей к циррозу печени, которой я занимался последние шесть лет. В его основу легла работа израильских ученых: они зафиксировали, что на родителей разного пола дети реагируют по-разному. Уровень окситоцина растет, когда их обнимает мать, но не отец, и во время активных игр с отцом, но не с матерью. Очень интересно. Но у меня создалось впечатление, что толчком для проекта стала газетная статья под заголовком «Исследования доказали: ребенку нужны папа и мама». Рядом кто-то приписал красным «Бред». Прекрасное начало. Настоящего ученого отличает скептическое отношение к данным исследований.
Когда я прочел доклад израильских ученых, у меня не возникло ощущения бреда. Газетная статья предлагала неточное толкование, что типично для средств массовой информации, но вывод о том, что отцы и матери по-разному влияют на детей, подтверждался опубликованными результатами.
Израильские ученые включили в свое исследование только разнополые пары. Коллектив, состоящий из трех Б, намеревался сосредоточиться на лесбийских союзах. Согласно выдвинутой ими гипотезе, влияние второй партнерши должно оказаться аналогичным отцовскому.
Задача представлялась простой, и я не понимал, зачем декану понадобилось привлекать в этот проект меня. Но наблюдение за ходом исследовательских работ даст мне обширные знания об отцовстве при условии, что я буду считать себя вспомогательным родителем в лесбийской паре.
Единственная проблема заключалась в полицейской проверке, которую собирался организовать Дэвид. Я не был уверен в том, что Лидия напишет в своем отчете. И потому помимо судебного преследования и депортации мне теперь грозил еще и профессиональный позор.
Я предполагал, что проект «Матери-лесбиянки» заинтересует Рози и на нее произведет впечатление тот факт, что я приобретаю новые знания о маленьких детях и об отцовстве. Потратив неделю на активное изучение проблемы параллельно с чтением материалов по акушерству, я был готов обсуждать эти вопросы со знанием дела.
Я планировал предложить эту тему для беседы за ужином. Рози теперь столько времени уделяла своим занятиям и диссертации, что для общения нам оставались только завтраки, ужины и поездки в метро, если не считать постели.
Мы с Джином успели выпить полбутылки вина, прежде чем Рози присоединилась к нам за столом. В руке у нее был бокал.
– Извините, ребята, я должна была кое-что доделать, иначе потеряла бы мысль.
Она налила себе полбокала вина.
– Мне надо хотя бы час побыть человеком.
– Я только что начал новый исследовательский проект, – сообщил я. – Он основывается на докладе…
– Дон, можем мы сейчас поговорить о чем-нибудь, кроме генетики? Мне надо немного остыть.
– Это не генетика, а психология.
– О чем речь?
– Я присоединился к исследовательскому проекту, чтобы обеспечить его строгое следование научным принципам.
– Потому что психологи сами с этим справиться не могут?
Джин скорчил гримасу и отрицательно покачал головой:
– Совершенно верно.
– Замечательно, – сказала Рози. – Пойду проверю свою диссертацию на следование научным принципам, вместо того чтобы пить вино с собственным мужем и своим научным руководителем.
Она ушла в кабинет, прихватив с собой бокал.
– Ты вторгся на ее территорию, Дон. И не в первый раз, – заметил Джин, когда дверь за Рози закрылась.
– Как мы можем поддерживать интересную беседу, не определив область общих интересов?
– Не знаю, Дон. Но Рози не нравится, когда генетики указывают психологам, что делать. Первый пример – это я. Второй – ты.
Я объяснил, каким образом проект «Матери-лесбиянки» обеспечит мне доступ к важной информации в области отцовства.
– Дело хорошее, – сказал Джин. – Ты сможешь поучить ее материнству с таким же успехом, как ты сделал это в отношении психологии.
Он поднял руки, призывая нас обоих остановиться.
– Шучу. Тебе ни в коем случае не надо учить Рози, как быть матерью. Если ты на этом проекте чему-нибудь научишься, отлично, но лучше удиви ее своими навыками, а не выноси мозг своими знаниями.
Джин порекомендовал мне больше не обсуждать проект «Матери-лесбиянки».
21
Занятия по программе «Хороший отец» начинались в среду, девятого октября, в районе Верхнего Вест-Сайда. Как и в случае с освидетельствованием на педофилию, я поразился, как долго приходится ждать помощи человеку, от которого исходит потенциальная опасность.
