Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
Саша удивилась: здесь, в писательском дачном поселке, утром кто-то жжет костер, будто в лесу.
Она долго смотрела на человека у костра и вдруг почувствовала: щемит сердце, на душе – грустногрустно. С чего бы?
У бабушки был сад, огород, куры и лохматый пес Жулька. Бабушка очень гордилась, что ее окружают умные люди и что она, незаметная, скромная старушка, иногда дает советы по хозяйству писательским женам. Писательские жены спрашивали, как и что сажать, почему в этом году клубника мелкая и невкусная, как заваривать квас и засахаривать смородину. Было еще очень много вопросов, на которые бабушка всегда с готовностью отвечала, давала какие-то рецепты, иногда шла на очередной писательский участок и там скромно распоряжалась.
Саша любила отдыхать у бабушки летом. Когда была помладше, лопала ягоды, купалась в речке, которая текла за недалеким лесом, дружила с писательскими дочками. Когда Саша повзрослела, бабушка начала приучать ее к хозяйству:
– Что же, Сашенька, вот бабушка умрет, тебе в наследство все достанется. Ты должна стать хорошей хозяйкой.
Саша всегда на бабушку кричала, чтоб она не смела так говорить. Зачем говорить об этом в такой солнечный день? Бабушка проживет еще сто лет, а после ста лет еще много-много времени.
Саша помогала бабушке немного – два-три часа в день. У нее было огромное свободное время – летнее колесо забав, и она весело катила это колесо то на речку, то в лес с девчонками, то в бабушкин ягодник или просто на луг – загорать.
В это лето Саша приехала совсем другая. Она перешла уже в девятый. На лето дали здоровенный список книг по программе, и учительница строго сказала: «Обязательно все прочитайте! Зимой будет трудно столько осилить».
Саша приехала к бабушке с горой книг и долго устраивалась у себя в комнатке. Сняла со стены дурацкую розовую картину, о которой бабушка любила говорить: «А, пускай для веселья висит!», повесила на освободившийся гвоздь широкополую соломенную шляпу, модную этим летом. Принесла щербатый кувшин из кладовки и поставила в него мохнатый чернобордовый пион. А на стол перед окошком выложила книги, тетради, зеркальце на длинной белой ручке, симпатичную сумочку-кошелек, которая называлась косметичкой, и, оглянувшись на дверь, воровато опустила руку в сумку, достала две пачки «Столичных» сигарет… Долго искала глазами, куда бы их деть, чтобы бабушка не нашла, и наконец положила на высокий комод. Бабушка была низенькая и вряд ли дотянулась бы туда. Если бы встала на стул, тогда… Но зачем старенькой бабушке взбираться на стул?
Да, Саша приехала другая. Почти взрослая. С новыми привычками, с другими, уже не наивными глазами. С платьями взрослыми, из крепдешина и шелка. В них теперь и в погреб не слазишь, да и к цыплятам не пойдешь – смешно.
Целыми днями Саша лежала под яблоней в бабушкином саду на тощем синем одеяле, загорала с книжкой в руках. Иногда лениво вставала со своего ложа, шла в дом, сыпала из таза в миску ягоды, мыла их неторопливо под рукомойником и шла обратно.
Бабушка не тревожила внучку в это лето своим хозяйством. К Сашиному чтению она относилась с большой серьезностью, часто выбегала в сад, спрашивала:
– Детка, ты бы косыночку повязала. Угореть на солнце-то недолго.
Саша отвечала:
– Бабушка, ну какая косыночка…
Бабушка замолкала, исчезала в доме, гремела там кастрюлями-тазами, готовила обед и разговаривала с лохматым Жулькой:
– Ну что, Жуля, скоро и обед поспеет. И тебе косточка с супом перепадет. А как же?.. Вот, на тебе пока, миленький, кусок с жилкой… А где наша черная курица? Все здесь, а ее снова нет… Недоглядел, недоглядел… Дурачок мой…
Бабушкины речи были просты и убаюкивали Сашу. Она откладывала книгу, переворачивалась на спину и сонными глазами смотрела в яблоневые листья. Они трепетали от ветра, кружились над головой. Небо казалось Саше сине-зеленым, веки наливались легкой солнечной дремотой. Саша закрывала глаза.
Потом лето спрятало свой румяный, солнечный бок, повернулось зеленым и скучным. Зачастили длинные дожди. Небо надвинулось на землю, сад поскучнел, стал влажным, грустным и хлюпающим, как болото.
Саша почти не выходила из своей комнаты, листала книги, а когда становилось совсем тошно и нудно, глядела в окно. Оно выходило на участок соседей. Там не было пышного сада и ухоженных грядок. Стоял длинный угрюмый дом, давно не крашенный, с железной обшарпанной крышей. На участке росли старые толстые деревья – дуб и два вяза. Да еще густая темная трава. К суку одного из вязов были привязаны детские веревочные качели с деревянным сиденьем. Их не сняли почему-то в эти дождливые дни, и они беспомощно болтались и мокли.
В доме жил высокий человек, лет пятидесяти, темноволосый и большой. Кажется, вместе с ним жили в длинном доме еще какие-то люди. Помнится, в прошлые годы сюда приезжали сухонькая старушка с чемоданами и сумками, рослая женщина, лицо которой не запомнилось Саше, и молчаливая девушка с печальным лицом. Появлялись еще какие-то люди, случайные, – гостили по нескольку дней и уезжали.
Высокий человек был писателем. Но это не удивляло и не волновало Сашу, потому что вокруг жили одни писатели, и писательские жены дружили с хозяйственной Сашиной бабушкой, и каждая трещала про своего Стаську, Александра или Гришу. Писательские жены были обычными женщинами, только знали про себя, что жены они не простые, а писательские, и это их чуточку портило.
С соседнего участка никто никогда не приходил к бабушке за советом, и Саша теперь, в эти дождливые дни, поняла, что у писателя не было жены. А самому ему не хочется возиться с квасом, грядками, не говоря уже о засахаривании смородины и всяких вареньях-маринадах. Он был одинок, и ему, наверное, жилось очень грустно. Только зачем он повесил этим летом на вяз детские качели?
С бабушкой писатель всегда вежливо здоровался, когда проходил мимо. Бабушка отвечала ему тоже вежливо, провожала глазами, а потом бурчала под нос:
– Нелюдим, прости господи, нелюдим!
Бабушка любила длинные незатейливые разговоры, внимательно слушающие глаза и немудреную хлопотную жизнь. Молчаливый писатель не нравился ей. Надо такое! За долгие годы соседства соли щепотку не попросил, ложечкой варенья не угостился, только «здрасте» и «до свидания».
Саша подолгу смотрела на писательский дом, на качели, густую высокую траву и однажды поймала себя на мысли, что это занятие ей нравится больше, чем чтение по программе.
Писатель несколько раз на дню выходил из дома. Он в эти дождливые дни был одет в синий городской плащ, казавшийся на даче франтоватым. На голове его плотно сидела замшевая кепочка, а на ногах гудели при каждом шаге, бухали резиновые черные сапоги.
Писатель почти никогда не улыбался. Всегда лицо его было сурово и как-то напряженно. Саша видела: писатель постоянно о чем-то думал… Утром он выходил из дома с бидоном и топал в сторону магазина, в который привозили молоко из соседнего колхоза. Потом он медленно возвращался и долго тер ноги у крыльца. А когда входил в дом, там приоткрывались два-три окна, и снова дом замирал.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
