__________________________
__________________________
Целый месяц после ухода из Министерства внутренних дел Боян занимался лишь одним: он привыкал. Приучал себя ждать и быть свободным, а это опустошающие и взаимоисключающие состояния, которые в совокупности обеспечивали ему постоянную головную боль. Он чувствовал страшное напряжение, словно, заняв стартовую позицию на соревнованиях по бегу, ждал заветного выстрела, но никто не торопился стрелять. Каждый день тянулся до бесконечности, став невыносимо тягостным, часы словно замерли, слякотной мрачной зиме не было конца-краю.
По привычке он вставал утром в шесть часов, принимал душ, брился и плотно завтракал — голодать ему предстояло до самого вечера. К девяти Боян добирался до отеля «Нью-Отани», парковал свой жалкий «москвичок» подальше от входа, где стояли блестящие лимузины, и покупал газеты в ближайшем киоске. В полдесятого входил в фойе, окидывал себя взглядом в бдительном зеркале и, съежившись от смущения, садился за стойку бара.
— Какие-нибудь новости? — неизменно интересовался Боян.
— Вас никто не спрашивал, господин Тилев, — иронично отвечал бармен, поглаживая свои альфонские усики и обдавая Бояна презрением. Хоть Боян и выглядел довольно прилично в своем новом костюме и элегантном галстуке, но просиживая ежедневно по восемь часов на высоком табурете у барной стойки, не заказывал ничего серьезного. Профессиональным нюхом узаконенного мошенника Жан (настоящее имя бармена было Иван) моментально учуял неуверенность «господина Тилева» и воспринимал его как мелкую подсадную утку, присутствие которой не сулило ему никаких барышей. И терпел его с высокомерным превосходством знати над плебсом.
— Пожалуйста, чашечку кофе, — заказывал Боян.
В то время чашка кофе в «Нью-Отани» стоила запредельно — два лева, к тому же, кофе был горьким на вкус, но ведь нужно было что-то заказать. Боян понимал, что теперь он богат. Ливанец оставил ему целую пачку денег, пять тысяч долларов, но ведь эти деньги кому-то принадлежали… Что-то, то ли воспитание в относительной и удобно-всеобщей бедности, то ли служба в Министерстве внутренних дел, то ли провинциальное социалистическое мышление, не позволяли ему даже думать об этих долларах, как о своих. Он берег их, экономил и заботился об их сохранности. Они с Марией спрятали деньги в пустой банке из-под компота и переставляли с места на место, спрятав, наконец, среди прогнивших деревянных ящиков на балконе. Чеки за два костюма, заказанные в Доме моды «Лада», новые галстуки, рубахи и ботинки Боян аккуратно убрал в подаренный кейс. Когда придет время, он сможет отчитаться за расходы.
Сидя за стойкой бара, он шелестел газетами, делая вид, что внимательно изучает прессу — особенно скандальной была новая газета «24 часа». В Болгарии все кипело и бурлило, «зависшее» время сгустилось до неузнаваемости, мир удивительно менялся на глазах, события кружили голову своей значимостью, но он не мог воспринять их и запомнить. И мчался по жизни параллельно событиям, как мчится скорый поезд мимо маленьких станций, голова оставалась пустой и постоянно болела. Боян был абсолютно свободен — и ждал…
После обеда он заказывал вторую чашечку крепкого кофе. Оглушенный голодом и кофеином, презрением Жана и непривычной роскошью отеля, Боян расплачивался со скрупулезной точностью, любезно прощался и шел к стойке регистрации.
— Есть что-нибудь для меня? — интересовался он, скованный собственным бездействием.
— Вам, господин Тилев, писем нет, — отвечала ему девушка-красавица.
— В таком случае, я хотел бы пройти к сейфу, — говорил Боян.
Бронированная комната с сейфами в отеле «Нью-Отани» была маленькой и незаметной, вход прямо из фойе. Его всегда сопровождал специальный сотрудник в черной ливрее, который вставлял свой ключ в сейф номер тридцать три, поворачивал его, словно совершал священнодействие, и деликатно исчезал. Боян доставал свой «уникальный», как выразился Тони Хури, ключ и минут десять торчал перед распахнутой дверцей пустого сейфа, который до такой степени напоминал ему консервную банку, что иногда он чувствовал запах недоеденных рыбных консервов. Он смотрел на часы, заводил их (что было совершенно лишнее) и отупело шагал к своему припаркованному в ближайшем переулке Москвичу. Домой возвращался часов в шесть, падая с ног от бездействия, постаревший, надеясь, что его встретит приветливое заикание Марии. У него болела голова — от голода и усталости, но больше всего ему хотелось с кем-нибудь поговорить.
* * *
Одним неприветливым февральским утром Боян, отряхнув мокрый снег с пальто, оставил его в гардеробе и был встречен многозначительным оживлением Жана. Направляясь к нему через фойе отеля, он заметил его нетерпеливые жесты. Синкопированные взмахи рук бармена чем-то напоминали заикание жены.
— Господин Тилев, — сахарной улыбкой с сиропом в голосе приветствовал его бармен, — ваша фура уже в подземном паркинге, ждет вас… Все вас там ждут, я им сказал, что обычно, — он понизил голос на «обычно», словно произнес буддистскую мантру, — вы приходите с десяти часам.
— Какая фура? — от неожиданности резко спросил Боян.
— Как это «какая»… ваша, с «Мальборо», — Жан шаловливо погрозил ему пальцем. — А вы хитрец, господин Тилев.
Боян почувствовал, как у него подкосились ноги, влажные газеты обмякли в руке. Он с таким нетерпением, так отчаянно ждал этого часа, что оказался к нему не готов.
— Ваш кофеек, — бармен пододвинул к нему чашечку дымящегося кофе, — ну, вы и хитрец…
Боян маленькими глотками выпил горький напиток, пытаясь собраться с мыслями, которые разбегались, как разыгравшиеся дети. «Значит, все это правда, — сказал он себе. — Как ни странно, все оказалось правдой». Задержал взгляд на циферблате своих советских часов и машинально их завел.
— Как мне пройти в подземный паркинг, Жан?
— Спуститесь лифтом на нулевой этаж, — ответил бармен, окрыленный его доверием, — а потом налево.
В подвале на него пахнуло подземельем, прошлогодним холодом, плесенью, свежевыстиранным бельем и дорогим стиральным порошком. Прислонившись к тележке с постельным бельем, у стены хихикали две пухленькие горничные. Юбчонки у них были коротковаты, попы вызывающе обтянуты, «ну и что», — смущенно окоротил себя Боян. И дал себе отчет, что замечает все подробности, но думать не способен. Он остановился, выкурил полсигареты и почувствовал себя еще хуже. Свернул налево в длинный коридор, одна из ламп дневного света мигала, издавая идиотский скрипучий звук. «Нужно позвонить Марии», — сказал он себе и тут же вспомнил, что она сейчас на работе, да и чем она могла бы ему помочь. Перед тем, как войти в гараж, он поправил на себе галстук, одернул пиджак. Следовало выглядеть солидным бизнесменом.
Огромное помещение было полутемным, промозглым и тихим, по нему гуляло эхо. В гараже стояло несколько грузовичков, припаркованных «сикось-накось», два внушительных Мерседеса, а у самого входа возвышалась фура, крытая серым непромокаемым брезентом. Вокруг нее с десяток крупных мужиков нервно дымили сигаретами, издалека он увидел, что все они — арабы. Боян подошел к кабине и снова поправил на себе галстук. За рулем сидел плешивый шоферюга в толстой засаленной куртке, казалось, сшитой из того же брезента, что и чехол на фуре. Он мрачно, как-то скандально, ухмыльнулся, блеснув золотым зубом.
