«Но ведь израильтяне не просто напали ни с того ни с сего, они обстреляли дом одного из военных руководителей «Хамаса», ответственного за взрыв автобуса в Иерусалиме! Во время взрыва погибли трое детей и восемь взрослых — почему об этом вы не вспоминаете?!» — кричал им в ответ Джефф. Кричал, конечно, мысленно, краснея и ещё ниже склоняясь над книгой. Знают ли они, что он еврей, спрашивал он себя в сотый раз. Хорошо, что не выставил напоказ ту фотографию…
И вот что совсем уж непонятно: среди них, ненавистников Израиля, этот Сэм Голдблум, еврей из Нью-Йорка. Он кричит едва ли не громче всех, он горячится, возмущаясь действиями израильтян. Джефф ни разу не слышал, чтобы он сказал хотя бы сочувственное слово по адресу погибших от террора еврейских детей. Он один из них, он такой же и даже больше… Это беспокоило и пугало Джеффа. И когда однажды он увидел Сэма в студенческой столовой за пастой с тефтелями, то неожиданно для самого себя подсел к нему за стол.
— Не возражаешь?
— Садись, здесь не занято, — прочавкал Сэм, брызнув на бороду томатным соусом. У него была классическая, почти карикатурная внешность нью-йоркского еврея: человечек небольшого роста, сутулый, с растрёпанной бородой, длинными волосами, толстыми стеклами очков на уныло повисшем носу. Он азартно наматывал лапшу на вилку и некоторое время как бы не замечал присутствия Джеффа, а тот не смел нарушить процесс поглощения пищи. Наконец Сэм отодвинул тарелку и, прежде чем приняться за рисовый пудинг, спросил:
— Как дела? Почему не ешь?
— Да-да, сейчас буду. — Джефф действительно забыл про свой гамбургер. Он нервно оглядывался по сторонам, не зная, с чего начать.
— Я слышал ваш разговор… ну насчёт Израиля…. — проговорил он наконец, когда Сэм уже доедал пудинг. — Ты только не подумай, что я подслушиваю ваши разговоры… Но вот вы про Израиль заговорили, и я как еврей… Ты ведь тоже еврей?
— С чего ты взял? — саркастически улыбнулся Сэм.
Джефф растерялся:
— Ну я думал… имя… Сэм Голдблум… И вообще… — Он окончательно смешался.
— Ладно, ладно, — смягчился Сэм. — Да, мои родители евреи. Так. А я — атеист. Понял? Нет? Тогда давай начнём сначала. Что такое народ? Любой народ: немцы, китайцы, русские? Это совокупность людей, объединенных каким-то признаком, так ведь? Каков же этот объединяющий признак? Ну прежде всего, язык, затем общая территория, на которой живёт данный народ, так? Общая культура, общие верования — тоже важны. В наше время это ещё и единое государство. Каким же образом, спрашивается, мы с тобой можем принадлежать к единому еврейскому народу? Евреи живут в разных странах, говорят на разных языках, придерживаются разных обычаев. Что общего у тебя с марокканским евреем? Только религия, верно? Но я не верю в существование бога, я не исповедую религии. Значит — что? У меня нет ничего общего с другими евреями. Я не принадлежу к еврейскому народу, я не еврей. Понял? Скажу тебе больше: я не считаю евреев народом. На одном мифе об исходе из Египта не может держаться современная нация. Первобытные племена держались на верованиях в общего предка — медведя или там лосося. А современная нация… Общий предок Авраам — да был ли он? Это как медведь или лосось. Смешно даже…
Но он не засмеялся, а пристально посмотрел на Джеффа:
— Если ты выкинешь из головы всю эту чушь насчет своей принадлежности к еврейству и постараешься увидеть мир трезвым взглядом, ты и ситуацию в Израиле оценишь иначе. Сам подумай: отняли у людей их землю и поселили на ней каких-то пришельцев. На каком основании эти пришельцы претендуют на территорию палестинцев? Только на основании мифа. Но одни верят мифу, другие не верят, это их дело. Ты же не веришь, что Афродита родилась из пены? Или что Иисус воскрес после смерти? Или что Мухамед вознесся на небо? Почему же арабы должны верить, что земля Израиля завещана евреям от Бога?
После этой встречи Джефф весь день ходил как потерянный, а вечером впервые принял участие в разговоре, происходившем в его комнате. Собралась обычная компания — Рамил, Сэм, Фариза, Пак, Жорж, Эсмат. Говорили о так называемом профилировании по расовому признаку — когда полиция выбирает из толпы для обыска людей по расовому признаку, то есть по внешности. Раз у тебя тёмная кожа и кудрявые волосы, значит ты подозрителен, ты можешь оказаться террористом… Какое унижение для людей! И какой простор для полицейского произвола! Все собеседники были единодушны в осуждении расового профилирования.
Джефф, как всегда, сидел над книгой за своим столом, спиной к говорящим, и думал, что с точки зрения эффективности защиты от террористических нападений расовое профилирование вполне оправдано. Если нельзя проверять всех сплошь и приходится прибегать к выборочному методу, рассуждал он мысленно, то нелепо проверять наугад, вслепую, в кого ткнёшь пальцем. Статистика говорит, что девяносто с лишним процентов террористов — молодые люди, выходцы из ближневосточных стран. Зачем же терять силы и время на проверку, допустим, каких-то бабушек из Новой Англии?
— А мне интересно, что думает Джефф по этому поводу. Он сегодня в столовой сказал мне, что слушает наши разговоры.
Джефф обернулся. Сэм глядел на него в упор со своей саркастической улыбочкой на губах, другие тоже повернулись к нему, на лицах — выжидательное внимание. У Джеффа перехватило дыхание. Что им сказать? Да, правильно, так и надо — всех этих чернявых держать под подозрением? И сказать это прямо в смуглые лица и чёрные глаза ливанца Жоржа, египтянина Эсмата, сомалийки Фаризы?.. Джефф так не мог, он пролепетал что-то вроде того, что расовое профилирование унижает достоинство и нарушает закон.
— Значит, ты согласен с нами? — настаивал Сэм.
— Согласен, — выдавил из себя Джефф.
Однажды вечером Джеффу позвонил раввин Лубан:
— Ты почему исчез? Собирался прийти и исчез.
— Да занят всё, с учебной программой надо разобраться… и вообще, — проговорил Джефф неуверенным голосом.
— Я понимаю. Но всё же приходи, очень нужно, дело важное начинаем. Каждая пара рук важна. Приходи обязательно.
На следующий день Джефф пришёл в хилель. На первом этаже шли ремонтные работы: стучали молотки, пахло краской. Лубан завел Джеффа в кабинет на втором этаже и плотно прикрыл дверь. В углу кабинета за конторкой сидела темноволосая девушка в очках и раскладывала какие-то брошюры и проспекты. Лубан кивнул в её сторону:
— Познакомься, это Лея. А это Джефф Купер, первокурсник. Он у нас пока новичок.
Лея повернулась было в их сторону, но, едва кивнув головой, снова углубилась в работу. Лубан сел за свой стол и пригласил Джеффа занять место поближе.
— Видел, там у нас перестройка идет, перегородки сносим, выставочный зал расширяем. Для чего? Сейчас скажу… только это пока под строгим секретом. Понимаешь? Он помолчал, обдумывая, с чего начать. — В общем, так. В кампусе, как ты мог заметить, вовсю идет антиизраильская пропаганда. Мы должны ей что-то противопоставить. Что именно? Правду, правду, только и всего, — раввин развёл руками. — Кто кого хочет уничтожить? Кто на кого нападает? Ответы на эти вопросы — это и есть правда о палестинском конфликте.
