Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
Кашель душил меня. Рывком я выскочил из воды почти по грудь, глотнул воздуха. Несколько секунд барахтался по-собачьи, стараясь держать голову повыше. И все это время отчетливо представлял, как мое тело будет колыхаться в желтой глубине. А потом его вытащат баграми, и я не буду это чувствовать…
Затем показалось, что подходит лодка. Значит, меня сейчас втащат через борт, отвезут на берег, а потом, дрожащего, мокрого, станут расспрашивать и поведут к маме. Этого еще не хватало!..
И тут я понял простую вещь: раз боюсь лодки, значит, еще не тону.
Ну глотнул воды! Ну устали руки! Что из этого? Ведь плыву.
И вообще, не может человек утонуть, пока не выпустит воздух из легких. Только не надо барахтаться от страха.
Я отдышался, набрал побольше воздуха, окунул голову и опустил одеревеневшие руки. Не тону. Река свободно несет меня.
Вперед!
Никакой лодки нет. И не надо. Вот если бы рядом была Каравелла…
Я представил, как у плеча движется обросший зеленью и ракушками борт, а сверху насмешливо смотрит Павлик.
«Ты что там плюхаешься? Устал?»
«Кто тебе сказал?»
«Сам вижу. Может, бросить кончик?»
«Привяжи этим кончиком свой язык! Ты вообще что-то стал зазнаваться. Думаешь, ты один – капитан?»
«Ладно, ладно. Ты лучше дыши как следует, а то опять хлебнешь…»
«Не хлебну… Ты думаешь, будто я все еще такой же хлюпик? Ты в каком классе был, когда уехал? Ведь в четвертом. Ну и я сейчас в четвертый перешел. И в футбол я умею играть не хуже тебя. Да! А на мечах дерусь, наверно, даже лучше. А „Спартака“ ты читал?»
«Ну, расхвастался!»
«Да я не расхвастался. Я просто…»
И тут я увидел край плота! Метрах в десяти.
Ну, еще немного! Чуть-чуть. Раз… Два…
Я вцепился в проволочный трос и целую минуту висел в воде, отдыхая. Потом выволок себя на плот, полежал на шершавых бревнах. Встал. В голове гудело, а в ушах плотными пробками сидела вода.
По бревнам я добрался до берега. Попрыгал на дрожащих ногах. Вода вышла, в ушах стало тепло, и словно включился радиоприемник: я услышал голоса, гудки на пристани, смех на том берегу.
Вечернее теплое солнце мягко светило мне в лицо и рассыпалось искрами на мокрых ресницах. Я пошел туда, где поднимался плоский бугор Желтого мыса. Солнце висело прямо над ним.
Я жмурился и поэтому не сразу увидел ребят.
Они стояли на вершине холма. Шеренгой. С длинными тонкими палками. То ли для удилищ вырезали, то ли для луков – я не разобрал. Издалека палки были похожи на копья.
Ребята махали мне руками и кричали что-то. Или радовались, что я отыскал их, или ругали за отчаянный поступок.
А может быть, и то и другое.
«Смотрите, я пришел!» – хотел крикнуть я, но побоялся, что сорвется голос. Я просто помахал им в ответ и стал подниматься по отлогому склону. По сухой глинистой тропинке, теплой от солнца. Влажный запах реки смешивался с горьким и сухим запахом полыни. Ее пыльные листья ласково щекотали мои коленки.
Ребята ждали на гребне. Они уже не кричали и не махали копьями. Только Манярка все еще не опускала вскинутую руку. Короткий рукавчик сполз к плечу, и я видел на Маняркиной руке подковку…
Такими я и запомнил их, товарищей детства. Легкая шеренга на фоне светлого неба, волосы горят и золотятся от вечерних лучей. Манярка ждет с поднятой, как для салюта, рукой. А над ними – большой туманный шар солнца.
Мой друг Форик, или Опаляющая страсть киноискусства
1. Давным-давно
Помнится мне, что сентябрь сорок девятого года был дождливым и зябким. Но помнится также, что в конце месяца вернулось на несколько дней тепло. Тихое и ласковое. Лужи на дорогах отразили безоблачную синеву. Деревья празднично горели на солнце. Пестрый листопад покрыл подсыхающую грязь и дощатые тротуары. Сухие листья пергаментно шуршали под ботинками, когда я торопился в кассу кинотеатра «Темп», что в конце города, на углу улиц Республики и Дзержинского.
Рядом со мной часто-часто дышал маленький Вадик Чижиков, чье прозвище было конечно же Чижик.
Был Чижик мирным, похожим на первоклассника-отличника существом с аккуратной рыжеватой челкой и розовыми, чисто вымытыми ушами. «Мелкокалиберность» Чижика и его полная безобидность давали ему некоторые преимущества: его никогда не дразнили и не обижали – не было интереса. Но и всерьез не принимали. Чаще всего просто не обращали внимания. Все, кроме меня.
Я-то не мог не замечать Чижика. Мы сидели за одной партой и считались вроде как приятелями. Но, конечно, в приятельстве этом не было равноправия. В нашем пятом «Б» я отнюдь не числился среди заводил и храбрецов, но уж Чижика-то превосходил по всем статьям. Так мне в ту пору казалось. И потому относился к нему со снисходительным покровительством.
Чижик ценил и такое мое внимание. За некоторый интерес к своей личности он платил мне преданностью. Увы, боюсь, что этой преданности я тогда не ценил в полной мере.
Но надо сказать, что кротость Чижика не была безграничной. Очень редко, но случались у него отчаянные поступки. В третьем классе, например, когда Елена Ивановна заставила его третий раз переписывать упражнение, Чижик скомкал и швырнул тетрадь:
– Я вам не крепостной какой-нибудь, чтобы так издеваться!
Гнев и слезы ударили из его бирюзовых глаз, как картечь. Чижик выскочил из класса и грохнул дверью. Елена Ивановна так и села. А потом побежала следом – успокаивать.
А в четвертом классе, весной, у Чижика случился скандал с завхозом дядей Костей…
Здесь уместно подробнее упомянуть о дяде Косте. Потому что мы еще не раз встретимся с ним в этом рассказе.
Дядя Костя был школьный завхоз. А заодно – сторож, плотник и всякий работник. Сам себя он именовал солидно: помощник начальника школы по хозяйственной части. Или короче, по-военному: помначхоз. Мы же звали его дядя Хвостя – за привычку орать на виноватых (а иногда и на невиноватых):
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
