Дон Микелетто замолк и выдержал взгляд Жоана.
– И теперь Цезарь Борджиа унаследует всю эту полноту власти, не так ли?
– Надеюсь. Он способный, сильный и храбрый. Думаю, что его отец осознавал, что это лучший из его детей, и поэтому, поскольку он второй по рождению, определил его в священнослужители. Предполагаю, что он хотел сделать Цезаря своим наследником на папском троне. Тем не менее молодому человеку на роду написано быть великим генералом и государственным деятелем, у него нет никакой склонности к делам Церкви: ему слишком нравятся женщины.
– Он в курсе того, что произошло этой ночью?
Выражение лица Микеля резко изменилось. Оно стало свирепым и внушало страх.
– А в чем дело? – спросил он, обнажив зубы. – Ты что, не веришь в то, что такой сукин сын, как я, способен единолично изменить судьбу мира?
Жоан понял, что его вопрос был абсолютно неуместен. Верный пес любой ценой будет защищать своего хозяина.
33
Жоан вернулся домой незадолго до рассвета в одежде, которую одолжил ему Микель. Он тихонько вошел через дверь книжной лавки, поскольку работники спали в комнатах, окна которых выходили во двор, и, скользнув в постель, понял, что его супруга не спит, несмотря на то что он предупредил ее о том, что будет отсутствовать бо́льшую часть ночи.
Прошло уже несколько недель с момента изнасилования, но Анна все еще плохо спала, кошмары мучили ее практически каждую ночь, и она чувствовала что-то такое внутри себя, что постоянно терзало ее. Иногда она продолжала корить себя за то, что сначала была излишне любезна с Хуаном Борджиа, а в другие моменты убеждала, что ее поведение отличалось корректностью, ибо ей всего лишь хотелось быть приветливой. Будучи не в состоянии адекватно оценить степень своей вины, Анна постоянно задавалась вопросом, заслужила ли она такое жестокое, такое унизительное, такое страшное наказание, чудовищность которого не могла понять. Ее лишили чести, достоинства, ее унизили так, что невозможно выразить словами, над ней поиздевались физически и морально. Они хотели изничтожить ее как личность и добились этого.
Она старалась привести в порядок свои мысли, опереться на здравый смысл, анализируя то, что с ней произошло, но даже не могла ясно вспомнить те мучительные минуты. Все заканчивалось ощущением жуткой тоски, от которой у нее прерывалось дыхание, и того омерзительного запаха, который не уходил из ее памяти. С той зловещей ночи Анна практически ни с кем не разговаривала, изредка прерывая свое молчание, чтобы пообщаться с сыном, еще реже – с Марией, сестрой Жоана. Именно в ней, женщине, которая подверглась стольким унижениям в период своего рабства, она надеялась найти понимание, которое возможно обрести, лишь пройдя через подобные испытания. Понимание, не требовавшее слов, поскольку даже с ней Анна не могла поделиться подробностями происшедшего.
– Откуда вы пришли? – спросила она у своего супруга.
– Я только что убил Хуана Борджиа и его оруженосца, – прошептал он.
Она молчала какое-то время, а потом сказала:
– Не надо шутить подобными вещами.
– Я не шучу, – ответил Жоан, хотя прекрасно понимал, насколько ей трудно в это поверить.
– В любом случае я очень рада, что вы вернулись живой и здоровый, – тихо произнесла Анна и повернулась к нему спиной.
Жоан знал, что у жены по-прежнему сохранялось устойчивое отвращение ко всему, что было связано с физическим контактом. Когда он сделал попытку приласкать ее, она даже не шевельнулась, хотя и не препятствовала его прикосновениям. Он не смог заснуть в те недолгие часы, остававшиеся до рассвета, и встал с постели, чтобы записать в своем дневнике: «Любимая моя, когда-нибудь – дай Бог, чтобы это произошло как можно скорее, – вы снова станете прежней». И чуть позже добавил: «Могу ли я помочь ей? И кто может помочь мне?»
В положенное время Жоан спустился в лавку, чтобы приступить к своим обязанностям, а Анна осталась в постели. С той жуткой ночи она вставала лишь для того, чтобы покормить Рамона и сделать все только самое необходимое. Книготорговец с тоской задавался вопросом, наступит ли когда-нибудь такой день, когда к его супруге снова вернутся ее блистательность и прежняя улыбка и она опять станет царить в книжной лавке.
Когда герцог Гандийский проводил ночи в Риме, то никогда не возвращался раньше утра, поэтому никто в Ватикане не проявил беспокойства до того, как возвратились отвязанные лошади и тяжелораненый оруженосец. Он несвязно рассказал о том, что герцог приказал ему ждать в течение часа, и о нападении, которому подвергся, пока ожидал герцога. Оруженосец потерял слишком много крови и скончался, не успев поведать ничего более конкретного.
Тем не менее оставалась надежда на то, что нападение на оруженосца не было связано с его господином и что Хуан появится целый и невредимый. Скорее всего, как и множество раз до этого, он находился в доме очередной любовницы и ожидал удобного момента, чтобы выскользнуть, не будучи замеченным ее мужем.
Вечером Микель Корелья послал своих подчиненных прочесать район, включая дома, находившиеся поблизости от Иудейской площади. Они обнаружили следы крови в заброшенном доме; этот факт сильно обеспокоил Папу, и продолжившееся расследование привело к Тибру – месту, куда в Риме обычно сбрасывали ненужные трупы. Были допрошены обитатели прибрежной полосы, два дровосека, которые дремали, охраняя груз древесины, а также спавший в своей лодке лодочник, которого разбудил утренний холод. Все они сообщили, что видели, как трое мужчин, лица которых были скрыты масками, бросали в воду нечто похожее на тело дворянина. Когда дон Микелетто укорил их в том, что они не заявили обо всем в соответствующие службы на следующий день, эти люди пожали плечами и сообщили, что очень часто по ночам были свидетелями подобных сцен, но никто никогда ни о чем их не спрашивал. Микель отпустил их, не наказав, поскольку было очень хорошо известно, что римский обычай бросать по ночам неудобные трупы в Тибр установился задолго до папства Александра VI.
Тем же вечером Жоан испытал настоящее потрясение, увидев Анну в лавке в момент, когда он с парой клиентов обсуждал новость об исчезновении папского сына и гибели его оруженосца. Она плохо выглядела, с трудом передвигалась, но, когда самые дотошные задали ей вопрос о ее самочувствии, Анна ответила, что была больна, однако сейчас ей лучше. Она даже недолго поучаствовала в разговоре и в скором времени вежливо простилась, бросив на мужа странный взгляд.
Той ночью Анна тихонько спросила у Жоана, когда они оба уже находились в постели:
– Это правда, что он мертв?
– Да.
– И его убили вы?
– Я и кое-кто еще.
– Но как вам удалось? – пробормотала она. – Это был могущественнейший человек в Риме.
– Вы же знаете, что он предпочитал вершить свои грязные делишки без лишних свидетелей, – прошептал он. – Мы застали их врасплох.
– Почему вы убили его?
