Через несколько дней об этом инциденте с восторгом начали трубить все газеты, тотчас же ухватившись за сенсацию. Тиражи возросли в десятки раз. Несмотря на то что стоял июнь и наступило светское затишье, вся пресса пестрела передовицами, откликами читателей и аршинными заголовками. «Дейли кроникл» поместила занимавший полполосы рисунок с изображением столицы островов с тамошним Пэлл-Мэллом, а в переполненной колкостями редакционной статье ужасалась, как бы правительство не рассыпалось, словно слетевшие с нити жемчужины. Я, в то время добывавший хлеб насущный скромным, но честным трудом литератора, не остался в стороне от охватившего всех поветрия. Результатом этого явилось сатирическое стихотворение, оказавшееся лучшим среди всего, что выходило из-под моего пера. Я съехал с городской квартиры, объяснив это тем, что хочу отдохнуть на лоне природы у реки, и обосновался в недорогом пансионе в местечке Диттон на берегу Темзы. В действительности же причины моего переезда были куда более прозаичными. Дело в том, что мои литературные творения приносили мизерный доход. Именно поэтому я сдал свою полностью меблированную лондонскую квартиру на весь сезон, когда в столице полным-полно состоятельных туристов со всех концов света, а сам на время перебрался в провинцию. Таким образом, разница в арендной плате между Лондоном и захолустным Диттоном хоть как-то позволяла мне сводить концы с концами.
– Первоклассно, старина! – воскликнул приехавший навестить меня Раффлз, развалившись в лодке, в то время как я орудовал веслами и правил рулем. Он только что дважды перечитал мой стихотворный опус. – Полагаю, тебе за эти вирши неплохо заплатили, а?
– Ни единого пенса, – уныло ответил я.
– Да брось ты, Зайчонок! Мне казалось, что такое произведение должны оценить по достоинству. Подожди немного, и они непременно пришлют тебе чек, – постарался приободрить меня Раффлз.
– Ничего они не пришлют, – хмуро буркнул я. – Я должен довольствоваться оказанной мне честью быть у них напечатанным. Именно это хотел сказать в своем ответе главный редактор, если отбросить всю словесную шелуху. – И я назвал одно весьма уважаемое издательство.
– Не хочешь ли ты сказать, что стал писать за деньги? – Удивлению Раффлза, казалось, не было предела.
Нет, именно это я старался всеми силами скрывать. Однако слово не воробей, так что все покровы тайны рухнули. Я писал за деньги, потому что остро в них нуждался, и если Раффлзу хотелось все знать, то да – я был на мели. Раффлз кивнул, как будто знал об этом давным-давно. Я поведал ему обо всех своих невзгодах. Нелегко сводить концы с концами, зарабатывая на жизнь литераторством на правах свободного художника. Мне же казалось, что я пишу недостаточно хорошо или, наоборот, недостаточно плохо, чтобы добиться успеха. Я полагал, что мне никак не дается должный стиль. Стихи у меня получались хорошо, но за них плохо платили. Что же касается персональных колонок или поденного журнализма, то я не мог и не хотел до этого унижаться.
Раффлз снова кивнул и улыбнулся. Я понял, что он думает о каких-то других вещах, до которых я прежде отказывался опускаться, и знал, что он скажет. Он так часто говорил это прежде, скажет и теперь. Мой ответ был готов заранее, так что он не стал утруждаться тем, чтобы задать свой всегдашний вопрос. Он прикрыл глаза и поднял оброненную им газету. Я продолжал грести, и мы достигли старых стен Хэмптон-корта, прежде чем он снова заговорил:
– Подумать только, тебе за это не заплатили ни гроша! Дорогой мой Зайчонок, это же прекрасные стихи, не какие-то там наскоро слепленные вирши. В них предельно коротко и вместе с тем изящно отражена суть проблемы. Из них я узнал о НЕЙ гораздо больше, чем раньше. Но неужели одна-единственная жемчужина может стоить пятьдесят тысяч фунтов? – недоверчиво спросил он.
– По-моему, сто тысяч, но тогда бы получилось не в рифму.
– Сто тысяч фунтов! – Раффлз аж зажмурился от восторга.
Я снова стал ждать до боли знакомого продолжения, но опять ошибся.
– Если она и впрямь столько стоит, то сплавить ее будет вообще невозможно. Это же не алмаз, который можно распилить. Однако прости меня, Зайчонок, я немного забылся!
О даре императора мы больше не говорили. Как известно, гордость по большей части произрастает на почве бедности, и никакие лишения не заставили бы меня принять предложение, которого я ожидал от Раффлза. В этом ожидании таилась какая-то надежда, и в полной мере я осознал это лишь теперь. Но мы также ни словом не обмолвились о том, о чем Раффлз, как мне казалось, совсем забыл – о моем «отступничестве» и «впадении в добродетель», как он это называл. Мы больше обычного молчали, каждый занятый своими мыслями. Не виделись мы с ним довольно долго, так что, когда воскресным вечером я провожал друга на одиннадцатичасовой поезд, я думал, что прощаемся мы с ним на куда более долгий срок.
Уже стоя на платформе, я заметил, что он внимательно разглядывает меня. Взглянув на него, я увидел, как Раффлз покачал головой.
– Что-то ты неважно выглядишь, Зайчонок, – заметил он. – Я никогда не верил, что отдых на Темзе идет хоть кому-то на пользу. Тебе надо сменить обстановку.
Я ответил в том смысле, что было бы неплохо.
– И самое лучшее – отправиться в морской круиз, – предложил он.
– Ну да, а зиму провести в Сент-Морице, или ты порекомендуешь Канны или Каир? – язвительно поинтересовался я. – Все это прекрасно, Эй-Джей, но ты забыл, как у меня с деньгами.
– Я ничего не забыл. Просто не хотел тебя обижать. А в круиз ты все-таки поедешь. Англия мне самому надоела до чертиков, а тебя я приглашаю как своего гостя. Июль мы проведем на Средиземном море, – резюмировал он тоном, не терпящим возражений.
– Но у тебя же крикет… – промямлил я.
– Да ну его куда подальше! – бесшабашно отмахнулся Раффлз.
– Ну, если ты это серьезно… – В моем голосе прозвучала робкая надежда.
– Разумеется, серьезно! Так что, едем? В последний раз спрашиваю.
– Конечно! Если поедешь ты… – с какой-то странной неохотой согласился я.
Когда я жал ему руку и махал на прощание, я пребывал в полной уверенности, что мы оба больше никогда не вернемся к этому разговору. Приглашение я счел минутной прихотью, не более. Однако очень скоро мне захотелось, чтобы оно оказалось реальностью, поскольку меня обуревало желание уехать из Англии раз и навсегда. Я почти ничего не зарабатывал. Я в буквальном смысле существовал на разницу между тем, что платил за комнату в загородном пансионе, и суммой, за которую сдал свою лондонскую квартиру на весь туристический сезон. Но сезон неумолимо подошел бы к концу, а в Лондоне меня ждали кредиторы. Возможно ли быть полностью честным? Будучи при деньгах, я никогда не залезал в долги, и нечестность по отношению к кредиторам не казалась мне чем-то подлым или постыдным.
От Раффлза, разумеется, никаких вестей не поступало. Я нисколько этому не удивлялся, потому что и не ожидал ничего иного. Прошла неделя, потом еще одна, и вот в среду, после моих безуспешных поисков Раффлза в столице, я скромно поужинал в клубе, где все еще состоял, и зашел в свою городскую квартиру. Там меня ждал сюрприз – телеграмма от Раффлза. Она гласила:
