— Юля, у вас много пили? С коньяком не напряженно?
— Да ладно. Принесу, — улыбнулась Юлька и, открыв контейнер с вино-водочной продукций, вытащила початую бутылку «Реми Мартин».
— Класс! — восхищено сказала девица и, обвив руками шею Романа, смачно чмокнула его в щеку.
— Просто танталовы муки, — устало вздохнул Морозов. — Уже и возраст чувствуется. Начинаю ощущать свои давящие пятьдесят.
— Не говори глупости, — возразила Юлька. — Вот моему мужу пятьдесят, однако это совсем не чувствуется.
— Если подразумевать другое, то моя Оля тоже не жалуется.
Неожиданно раздался вызов, очень настойчивый. В салоне послышались шум, ахи, вздохи, крики, отчаянная мольба.
Морозов бросился в салон, как на амбразуру.
Вернулся он очень взволнованным:
— Преждевременные роды. Собирай девчонок, тех, кто смыслит в этом хоть что-нибудь.
— Да мы все теоретически знаем, что делать, а вот психологически не все к этому готовы, — сказала Юлька и тут же побежала к бригадиру, Феде Томилину.
— Вдвоем с Ирой справитесь? — спросил Федя. — А мы с Романом поможем.
— Справимся, — уверенно ответила Юлька.
Ромке дано было указание подносить чистые салфетки и горячую воду.
— Ребята, я пойду командиру доложу ситуацию. А вы действуйте, — спокойным голосом сказал Томилин.
До посадки в аэропорту Шанхая оставался час с небольшим, и командир принял решение не производить вынужденную посадку. Смысла не было, пока запросишь посадку, пока пойдешь на снижение, почти столько же времени уйдет.
Впрочем, все зависело от роженицы, от ее здоровья. Если надо, если жизнь человеческая на волоске висит, то даже из-за пяти минут хоть в пустыне бы сели. Только чтобы все пассажиры живы и здоровы были.
Двух мужчин, сидевших рядом с роженицей, попросили пройти в кухню-буфет на места бортпроводников. Теперь можно было хоть как-то изолировать несчастную женщину, которой вскоре, возможно, дано будет испытать счастье материнства. Юлька с Ирочкой всячески успокаивали бившуюся в их руках молодую китаянку, усадили ее так, чтобы она могла широко расставить согнутые в коленях ноги, упираясь спиной, руками и ногами в тяжелый контейнер, обернутый пледами. Из этого же контейнера минутою раньше доставали бутылки с водкой, щедро обливая ею руки.
— Роман, подложи ей под спину подушку. Возьми из детского комплекта все, что там осталось. Я уже не могу ничего трогать, руки стерильны, — сказал Федя.
— Все хорошо. Сейчас мы подстелем пеленочку. Приподнимитесь немного, — нежно ворковала Юлька. — И для ребеночка место приготовим.
Она положила на кресло плед, на него постелила пеленку, а под плед положила теплую грелку, своевременно принесенную Романом.
Ни врача, ни медсестер среди пассажиров не оказалось, и бригаде пришлось своими силами принимать роды. Схватки у китаянки усиливались, и ее узкие глаза с расширившимися зрачками казались огромными. Она кричала и плакала, и молилась между схватками, намертво ухватившись за свои блестящие черные волосы. Ее беззащитный взгляд, полный ужаса и мольбы, резал сердце. Весь йод уже был использован.
— Вскрывайте еще одну, аварийную, аптечку, — приказал Федя, стерильными руками нажимая на живот роженицы.
— Wok ui yao si… — закричала китаянка, что по-русски означало «я сейчас умру».
— Да кто ж тебе даст умереть-то, — подоспел с влажными салфетками Роман.
— Wok u ai yao si, wo bumneng si!!! — продолжала кричать обезумевшая от боли китаянка.
Уже показалась головка ребенка, и Юлька, вытирая пот со лба роженицы, ласково, но настойчиво втолковывала ей:
— Теперь не тужьтесь, отдохните. Скоро, скоро родится малыш.
После того как показался плечевой пояс, Федя обеими руками захватил грудную клетку и извлек туловище и ножки.
Громкий крик ребенка огласил салон.
— Ну и кто у вас? — спрашивал Федор, держа скользкого новорожденного на руках перед глазами матери.
— Сын. Федь-я… — во весь рот улыбалась благодарная китаянка.
Юлька быстро протерла пуповину водкой, туго перевязала ее двумя нитками, первую на расстоянии восьми-десяти сантиметров от пупочного кольца, вторую на два сантиметра дальше. Она еще раз смазала йодом пуповину между нитками и пересекла ножницами, предварительно обработанными водкой.
— Ура! — ликовали пассажиры, бурно выражая проявление радости. Ставшие свидетелями тайны рождения, они пели, плясали, обнимали и поздравляли друг друга, как родные. Много бы людей могло похвастаться тем, что присутствовали при родах, да еще на самолете, в такой экстремальной обстановке?!
При вылете из Шанхая Юлька обратила внимание на молодого человека, лицо которого показалось ей знакомым. Его распахнутые настежь синие глаза и детская улыбка вызывали желание обернуться и посмотреть на него снова. Прислонившись к стойке бизнес-класса, он бегло разговаривал с китайцами на их родном языке. Китайцы смотрели на него с нескрываемым обожанием. Все пассажиры, находившиеся с ним в одном салоне, да и члены экипажа быстро попали в поле его обаяния, поражаясь скромностью и не свойственной многим эстрадным звездам сентиментальностью. Это был Илья Лагутенко, лидер музыкальной группы «Мумий Тролль». Как часто приходилось бортпроводницам общаться с известными людьми: учеными, артистами, музыкантами, спортсменами, певцами. В необычных условиях полета каждый из них раскрывался по-своему. Юльке рассказывали, что одна из известных певиц как-то заявила сопровождающему ее бой-френду:
— Скажи им, чтобы дали мне еще один плед. Я просто задубела в этой консервной банке.
— А почему бы тебе самой об этом не попросить? Тебе-то уж не откажут, быстрее послушают, — возразил бой-френд.
— Ты же знаешь, я с прислугой не разговариваю, а тем более не прошу.
«Ничего подобного не позволили бы себе ни Валерий Леонтьев, ни Борис Моисеев, ни Вячеслав Малежик», — подумала Юлька. Все они вели себя скромно, естественно, приветливо, и в этой простоте чувствовались зачатки аристократических корней.
Москва встретила нелетной погодой, и самолет пошел на второй круг, прежде чем сесть на скользкую от дождя полосу. К счастью, командир экипажа был высококлассным пилотом и мог посадить машину даже вслепую.
Волжин уже ждал ее у выхода «С», и его сдержанно-холодный взгляд вызвал у Юльки чувство всепоглощающей тоски. «Напьюсь сегодня, наверное. Невыносимо больше терпеть это равнодушие, которое сродни жестокости».
В доме аппетитно пахло жареной свининой, свежими, словно с грядки, огурцами и укропом. Юлька украдкой отщипнула поджаристый кусочек мяса, пока Волжин нарезал пышущий ароматом бородинский хлеб, и пошла принимать душ. Не успели они сесть за стол, как у Юльки сразу пропал аппетит, только она взглянула на безучастное лицо мужа.
