Старик обернулся на принесенные им книги, разложенные на полу спальни, словно магические знаки.
Изображения извергнутых из Ада исполинов – огнедышащих локомотивов, исторгающих в ночное небо пламя и сажу, дожидались пристального изучения. А верхом на зловещих чудищах – машинисты в три погибели раздувают огненные бури, счастливо, по-паровозному, скалят зубы.
– Вот фуражка машиниста, Бенджамин, – прошептал дедушка. – Дорасти до нее головой, мозгами, но главное, дорасти до нее в своих мечтах. Всем мальчишкам хватит дикой природы; впереди жизнь, полная странствий и славы.
Старик впился глазами в огненные машины, завидуя изяществу их поршней, воображая, какие дикие доисторические звуки они изрыгали.
– Ты слышишь меня, Бен? Ты слушаешь?
Мальчик зашевелился, застонал во сне.
– Я очень надеюсь на это, – проговорил дед.
Дверь спальни захлопнулась. Старик ушел. Дом спал. Далекий поезд завывал в ночи. Бенджамин последний раз повернулся во сне, и лихорадка прошла. Испарина на его светлом лбу исчезла. Ветерок из распахнутого окна поигрывал страницами всех книг, вызывая к жизни одно стальное чудовище за другим…
На следующее утро, в воскресенье, Бенджамин вышел к завтраку поздно. Он спал долгим тяжким сном, полным сновидений, молитв, желаний, котомок с чем-то, чьих-то костей, плоти и крови, чего-то утерянного, прошедшего, канувшего, многообещающего будущего.
Он медленно спустился по ступенькам, и от него веяло свежестью и чистотой.
Немногочисленные постояльцы, все еще сидевшие за столом, при виде его повставали с мест, вытерли салфетками губы и ретировались в надежде, что их отступление не будет выглядеть беспорядочным.
Дедушка на своем конце стола сделал вид, будто читает международные новости на первой полосе газеты, но все это время его глаза глядели поверх заголовков, наблюдая за тем, как Бенджамин садится, берет нож и вилку и ждет, когда бабушка принесет ему стопку блинчиков, политых жидким золотом солнца.
– Доброе, утро, Бенджамин, – сказала бабушка, возвращаясь к своим делам.
Бенджамин молча ждал. Казалось, он, приоткрыв глаза, о чем-то думает, размышляет, взвешивает «за» и «против».
– Бенджамин, – сказал дедушка из-за газеты. – Доброе, утро.
Бенджамин сидел, таинственно сжав губы, по-прежнему погруженный в раздумья.
Стол замер в безмолвном ожидании.
Дедушка не мог не податься вперед. Его ноги были напряжены. Когда губы мальчика разомкнутся, что исторгнет его глотка – жуткий вопль древних времен, душераздирающий крик, возвещающий о начале новой карьеры юного Бенджамина? Будет его улыбка оскалом кинжальных зубов, а язык окровавленным?
Дедушка оглянулся по сторонам.
Пес, вернувшийся с пустыря, только что просеменил в кухню – цапнуть печенья. Кот, спустившийся с крыши, облизывал сметану с усов, терся о правую голень бабушки. А мистер Винески? Поднимется ли он снова по лестнице?
– Бен, – поинтересовался, наконец, дедушка, – ну и кем кроме динозавра ты хочешь стать, когда вырастешь?
Бенджамин поднял голову и улыбнулся, обнажив ряд обычных изящных зубов – кукурузных ядрышек. Между губ пришел в движение язык. С колен он поднял и надел полосатую фуражку машиниста, которая, хоть и была великовата, отлично ему шла.
Вдалеке, на грани ночи и утра, просигналил поезд.
– Ты ведь знаешь, дедушка. Правда, знаешь.
И уже без скрежета зубовного он принялся поглощать свой завтрак. Дедушке оставалось только последовать его примеру. В дверях за происходящим наблюдали пес и кот.
Бабушка, которая так ни о чем и не догадалась, пришла с новой порцией блинчиков и вышла за сиропом.
1983
Куда девался левый крайний
Сперва дело представили так, будто он ушел в самоволку, потом сообщалось об исчезновении и, наконец, заговорили о похищении.
О похищении тела Ленина.
Оно исчезло однажды декабрьской ночью из-под Кремлевской стены (где покоилось в стеклянном саркофаге с 1924 года).
От похитителей не получили ни письма, ни весточки. И выкупа никто не требовал.
– Вот он был, – докладывал С. Олянский, начальник охраны мавзолея, – потом – р-раз! И нету его!
– Я погиб, – скорбел И. Иванов, эксперт-некрокосметолог, ответственный за текущий ремонт давно отошедшего в мир иной, но вечно нуждающегося в починке вождя красных.
– Чем же вы намерены заниматься теперь, – спросили его, – когда вам не придется уже месяц за месяцем, год за годом корпеть над бородкой, бровями, щеками и веками товарища Ленина?
– Предложения поступили уже через несколько часов, – вздохнул Иванов. – Вот, думаю, может, податься на худой конец в… Голливуд.
Чью же выдающуюся, но давно ушедшую личность будет он подновлять своей чудодейственной косметикой?
– Вы не поверите… Люиса Б. Майера!
– Бывший глава студии Эм-Джи-Эм нуждается в ваших услугах?
– Еще как!
Но вопрос остается открытым:
Что же стряслось с Лениным? Неужели Советы убрали его с глаз долой, чтобы не позориться?
– Ничего не могут на это сказать.
Может, советские поклонники жесткой руки и твердого курса стащили и запрятали его куда подальше, чтобы потом сказать: «Какой Ленин? Не было никогда на свете никакого Ленина!» И плевать, что там пишут в книжках по истории.
– Н-ну…
А может, это горбачевские радикалы-неоконсерваторы надеются таким образом порвать с прошлым и сбалансировать курс рубля?
– Гм-м…
Ну и как, кто-нибудь уже прославил себя в качестве укрывателя или похитителя?
– Поговаривают, будто Ленина, по-прежнему мертвого, заперли в бронированный вагон и под надежной охраной отправили экспрессом в Париж.
Не может быть!
– Как прибыл, так и отбыл.
Кто же зафрахтовал поезд?
– «Бринкс» – фирма по перевозке особо важных грузов.
От имени?..
– «Сотбис».
Той самой?
– Именно.
«Сотбис» уже назначила стартовую цену для предаукционной выставки?
– Стартовая цена уже назначена! Представляете, цену назначила Республиканская партия для своего каталога «Империя зла» осеннего сезона!
Да, долго же они продержали его на витрине.
– Целых 67 лет под стеклом у Кремлевской стены! Куда уж дольше!
Так пожелаем ему удачи в долгом пути на «Сотбис»!
– Почему бы и нет. Главное, чтобы он хорошо сохранился в пути.
