Чтобы не упасть, я из последних сил уцепилась за плетень, а Кветка, заметив моё состояние, шагнула ближе.
— Лучше обопрись об меня, деточка, и пойдем ко мне потихоньку… Я Мали уложу, тебя отпою, да и сама за Мареком схожу… Пойдём, солнышко…
— Хорошо… — Я вцепилась в Кветку, точно утопающий за соломинку, а мир вокруг плыл и кружился…
В себя я пришла уже в хате Кветки. Мне по-прежнему было плохо, но на лбу у меня обнаружилось мокрое, сложенное в несколько слоёв полотно, а сама вдова уже подносила к моим губам кружку с самогоном.
— Выпей, а то страшней покойника стала!
Я послушно выпила огненную жидкость, закашлялась… Кветка немедля сунула мне в руки пирожок.
— Закусывай. Знаю, что кусок в горло не лезет, но силам надо откуда-то браться…
Я послушно откусила от угощения. Начала жевать, не чувствуя вкуса, а Кветка оправила полотно у меня на лбу.
— Мали твоя как на подушку головёнку-то склонила, так и уснула. Не беспокойся…
Я с трудом проглотила кое-как пережёванный кусок.
— А Марек? Ты пойдёшь к нему?
— А зачем ко мне идти, если я уже здеся… — раздался от дверей немного сиплый голос. Марек любил промышлять капканами да охотой и был ещё тем красавцем — крепкий, грузный, с разорванными рысью щекой и ухом… Впрочем, уродливые эти следы — так же как и безрукавка из той самой рыси — были для Марека предметом гордости, а жену Марека его шрамы не смущали вовсе…
— Я так подумал, что толку от этих крикунов на площади не будет, а тебе помощь нужна. — Марек прошёл в хату и сел около меня на лавку. — Побудь пока у Кветки. Я за братом зайду, а потом отправлюсь на тракт… Этот заячий хвост Яблоньки поминал, верно?
— Да… — Я нашла в себе силы распрямиться. — Я тоже с вами пойду…
Но Марек только головой покачал.
— Нет, Эрка. Твоё женское дело дочку баюкать да новостей ждать, а наше — мужа твоего найти и сюда доставить…
Марек залпом выпил немедля поднесённый Кветкой самогон и сердито тряхнул головой.
— То, что Гордеки — паскуды, вся округа знает, но с Радко и Лушеком я сам не раз и в Эргль, и в Брно ездил и такой подлости от них не ожидал… А теперь выходит, что рабская кровь гнилью у них внутри сидела…
— Рабская? — невольно нахмурилась я, пытаясь понять, о чём толкует Марек, но ответила мне Кветка:
— Дело в том, Эрка, что в Поляне лишь треть семей, которые испокон веков свободными поселенцами были. Остальные же пришлые — их деды да прадеды рабами тогдашнего Владетеля являлись, но по предсмертному его завещанию были отпущены на вольные хлеба. Дело это давнее, про него уже и не поминают почти. Кто ж знал, что оно так аукнется…
— Отцы ели кислый виноград, а у детей оскомина… — прошептала я старую присказку, только теперь постигнув весь её горький смысл, а Марек тяжело вздохнул:
— Ладно, что уж теперь… Пойду я, пожалуй, — что время зря терять… — После этих слов он решительно поднялся с лавки. Я потянулась было за Мареком, но он, заметив это, сказал: — Нет, Эрка. Первую помощь Ирко я и сам оказать смогу; а ты до сих пор сама на себя не похожа — белая как полотно… Оставайся-ка лучше у Кветки и не расходуй попусту силы. Чувствую, они тебе вскоре понадобятся…
Я опустила голову, упрямо закусила губу — соглашаться с Мареком мне не хотелось, но и проклятая слабость никак не проходила!.. Конец так и не начавшемуся толком противостоянию положила Кветка. Вдова присела рядом, обняла меня за плечи, точно маленькую, прижала к себе… И я, поняв что этих двоих не переломить, да и толку от меня, с трудом переставляющей ноги, будет мало, подчинилась…
Марек ушёл, а Кветка, кое-как впихнув в меня несколько ложек творога и заставив допить самогонку, постелила мне на лавке. Я послушно легла, но ещё долго не могла уснуть — одолженная Кветкой длинная сорочка слишком резко пахла мятой, а слабость сменилась ноющей под сердцем пустотой, в которой тонули тяжёлые, страшные мысли… Из полудремы-полуоцепенения меня вывел тревожный стук в дверь. Я вскинулась, гадая, как Марек с братом успели так быстро обернуться, а из-за двери раздался голос Роско.
— Кветка! Эрка не у тебя, часом?..
Вдова ещё только ноги с лавки спустила, а я, накинув поверх рубашки шаль, уже отворяла дверь. Роско переступил порог, печально посмотрел на меня.
— Я вижу, ты знаешь…
— Да… — прошептала я и Роско вздохнул.
— Так уж вышло, что я с Гревко тоже в Эргль подался — позавчера ещё отбыл, да Гревко гульнул сильно. Потому и отправились в дорогу уже на ночь глядя — время упущенное навёрстывать… — Роско ещё раз исподлобья посмотрел на меня и, тряхнув головой, резко закончил: — Нашли мы Ирко. Живой он…
— Спасибо тебе, Роско… Если б не ты… — Голос предательски задрожал, и я поспешно вытерла начавшие наливаться непрошенными слезами глаза, но селянин лишь грустно вздохнул.
— Подожди меня благодарить, Эрка. Муж твой в беспамятстве, да и изувечен страшно… Мы его домой доправили, но поскольку тебя там не оказалось, Гревко остался в хате караулить подле Ирко, а я решил тебя в Поляне поискать…
К концу его рассказа я кое-как взяла себя в руки и тихо произнесла:
— Всё равно спасибо… Обожди меня тут, я быстро соберусь…
Роско согласно кивнул и устроился на одной из лавок, Кветка немедля присела рядом и стала пытать его о подробностях, а я, схватив одежду, забежала в боковую светёлку, в которой спала дочка, и стала торопливо одеваться. Переплела косу и, подойдя к мирно спящей малютке, осторожно её поцеловала. Провела рукой по разметавшимся на подушке волосам дочки и лишь потом вернулась к вдове и Роско.
— Я готова. Кветка, ты сможешь присмотреть пока за Мали? — Мой вопрос был задан неспроста. В ближайшие дни мне, похоже, понадобятся все силы, какие только смогу в себе разыскать, а делить внимание между израненным мужем и дочерью будет очень непросто… Впрочем, высказывать все эти соображения вслух мне не пришлось — Кветка, услышав мою просьбу, тут же согласно закивала и сказала, что проведает меня завтра…
Хотя Роско шёл по лесу быстрым шагом, я с трудом подавляла желание побежать впереди него. Бег ничего не изменит — только утомит, а я должна была быть сильной ради Ирко. Я повторяла это себе снова и снова, а заодно внутренне готовилась к тому, что увижу, и тем не менее, когда я увидела, что разбойники сделали с мужем, ноги у меня едва не подкосились…
Передо мною на лавке лежал не человек, а кусок мяса — окровавленный, беспамятный. Из-под левой ключицы торчит обломанное древко стрелы — похоже, остававшийся в засаде разбойник, поняв, что дело неладно, выстрелил во ввязавшегося в драку мужа, а остальная ватага потом долго и со злобой избивала раненого… При каждом вздохе мужа раздавался булькающий звук — это было плохо, но самым главным оставалось то, что Ирко всё же дышит. С трудом, с хрипом, но…
Я опустилась возле лавки на колени и стала осматривать другие раны, которых тоже хватало. Ирко едва не проломили череп, сломали нос и правую руку. Несколько рёбер тоже утратили свою целостность, но всё же самой опасной оставалась засевшая в теле стрела. Правда, при более тщательном осмотре у меня появилась слабая надежда. Ранивший Ирко лучник звёзд с неба не хватал — долженствующее пронзить сердце жало сильно отклонилось и ушло вниз. Не зацепив ни легких, ни кровеносных сосудов, застряло в лопатке… Я опустила голову, мысленно перебирая в уме наставления Нарсии и то, что успела увидеть, когда прабабка ухаживала за ранеными.
