Я пожал плечами.
— Что ты собираешься делать? — спросила она.
— Отдохнуть. Все очень устали. Денек другой наши гостеприимные хозяева, надеюсь, нас вытерпят. А затем надо искать другое пристанище. А что?
— Просто я подумала о том, куда мы идем, что намереваемся делать?
Не можем же мы вот-так бесконечно ходить по этой земле. Это какая-то нелепость.
— А что ты предлагаешь? — с интересом спросил я.
— Ничего, — чуть помедлив, отозвалась Ванда. — Странная ситуация, я все думаю, что же делать, куда приткнуться? И не могу ничего придумать. Без семьи, без дома, без денег. Все точно как у покойника. А с другой стороны жива, есть, пить хочу, книги читать, телевизор смотреть. Соскучилась по нему. — Она вдруг улыбнулась. — Не поверишь, любила долгие сериалы про любовь. Не могла оторваться. Муж смеялся, говорил, что я однажды уйду к какому-нибудь Хосе или Альфонсо. Так что ты мне скажешь?
— Ничего. Я не знаю, что тебе ответить. Я тоже задавал себе такие вопросы, но когда понял, что у меня на них нет ответов, просто перестал это делать. Каждый сам решает. Или не решает. Я вам уже говорил о том, что никто не обязан следовать за мной.
— Но куда идешь ты?
— Не знаю. — Я почувствовал вдруг прилив раздражения, вызванный ее настойчивостью. Я понимал чем вызваны ее вопросы, но у меня не было на них таких ответов, каких ждала она от меня.
Кажется, Ванда почувствовала, что мне не нравятся ее расспросы, она вдруг резко встала и, не оборачиваясь, направилась к дому. Мне лишь осталось посмотреть ей вслед и подумать, что у этой женщины не такой уж простой характер, как иногда кажется.
Но долго в одиночестве мне пребывать не пришлось, Ванду сменил отец Борис.
— Что случилось? — спросил я, так как мне показалось, что священник чем-то обеспокоен.
— Аслан что-то задумал, — сказал он.
— И что, у него есть мать, пусть выясняет.
— Нехорошо так говорить. Мальчик требует большей заботы.
— Может, нам его усыновить, сделать сыном нашего полка. Парень помешен на оружие, на сражениях. Вот и все. Здесь это в крови у каждого новорожденного. А он почти уже мужчина. Что вы не знаете нравы этого народа. Для них самый большой подвиг — перерезать горло врагу.
— Господи, господи, неужели еще одна душа пойдет по пути ожесточения, ненависти, крови.
— Не одна душа, а тысячи, десятки тысяч. И ничем кроме как пулей этот поход душ не остановить. Хотите я выступлю в роли предсказателя?
— Буду рад вас послушать.
— Однажды наступит момент, когда вы возьмете в руки автомат. И это будет единственно возможный с вашей стороны поступок.
— Ни за что, клянусь Богом такого не будет.
— Бог как раз и вручит вам автомат. Иногда убить — гораздо более богоугодное дело, чем оставить человека в живых.
— Никогда! — От негодования от такого предположения отец Борис даже привстал.
— Никогда не говорите никогда, — засмеялся я. — Нет ничего опрометчивей этой фразы. Видит бог, вы еще вспомните мои слова. Я кое что понимаю в таких делах. Знаете, я решил немного поспать, иначе меня здесь не оставят в покое.
Я в самом деле хотел отдохнуть. Я ощущал не только физическую, но психологическую усталость, вся окружающая меня обстановка с каждым днем все сильнее давила на мою психику. Совсем как тогда, в первую войну. Может, поэтому в конце концов я и сорвался…
Я почувствовал, что меня трясут за плечо. Я открыл глаза и сквозь плотный мрак различил склонившееся надо мной лицо Фатимы.
— Вставай, голубчик, — произнесла она очень редкое в этих местах слово. — Пора идти.
Я сел, несколько раз мотнул головой, стряхивая с себя остатки сна, как собака стряхивает с себя капли воды после купания.
— Я готов.
Фатима неожиданно поднесла мне кувшин.
— Попей на дорожку, это козье молоко.
Я выпил весь кувшин.
— Спасибо.
— А теперь пойдем, — шепотом произнесла она.
Мы вышли во двор. Ночь была очень темная, на небе — ни звездочки. С невидимых вершин гор слетал прохладный ветер. Я невольно поежился.
— Это твой проводник, его зовут Асламбек. Он доведет тебя до Верхнего и вернется назад.
Мы пожали друг другу руки.
Асламбек был молодой парень лет двадцати или двадцати пяти — в темноте было не разглядеть. Но что я разглядел, так это то, что он постоянно улыбался.
— Не волнуйтесь, все будет нормально.
Хоть один человек так считает, подумал я.
— Что твоим сказать? — спросила Фатима.
Несколько секунд я раздумывал.
— Скажите, что я пошел путешествовать в горы. Пусть ждут меня двое суток, а потом делают, что хотят. Если я не вернусь через этот срок, мне там, где я буду находиться, уже не будет никакого дела до этого мира.
Даже сквозь темноту я увидел, как пристально посмотрела на меня женщина.
— Да поможет тебе Аллах.
Я не стал ей говорить, что у нас с ним давние счеты.
Я очень быстро убедился, что Асламбек прекрасно знает здешние места. На Верхнее вела весьма неплохая дорога, но пройдя по ней не больше двести метров, мы свернули с нее и полезли по склону вверх.
— По дороге нельзя идти, — пояснил мой проводник, — там сплошные посты Султанова. — Его люди тут повсюду. Я единственный, кто знает, как их обойти. — В голосе Асламбека послышалась гордость.
— А почему ты не в отряде Султанова? — спросил я.
— Мы из разных родов. Наш род Бараевых очень древний, а они пришлые, пришли сюда недавно, всего лишь лет семьдесят назад. Тогда между моим прадедом и прадедом Умара произошла стычка, мой прадед был тяжело ранен. Он на всю жизнь остался калекой, не мог двигать правой рукой. Поэтому между нами вражда.
Как будто время в этих местах течет не вперед, а назад, и я очутился в далеком средневековье, подумалось мне.
— Тебе не кажется, что пора забыть о столь древней вражде. Малоли что когда-то было. Столько воды утекло.
— Ни за что! Вражда не знает срока давности и смывается лишь кровью. Если я хотя бы раню его в руку, то тогда мы квиты. Если будете в него стрелять, не стреляйте в правую руку. Она моя.
— А ты пробовал его убить?
Асламбек ответил не сразу.
— Да, но его хорошо охраняют. Никто не может приблизиться к нему с оружием.
Этот содержательный диалог проходил все то время, пока мы поднимались на склон. Мы забирались все выше и выше, идя по козьим тропам. Подчас они были столь узкие, что на них с трудом помещалась ступня.
