Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
На протяжении всего периода, начиная с конца XVII столетия, борьба с Францией за колониальное и торговое преобладание не только сосредоточила внимание британской разведки на «исконном враге», по и побуждала смотреть на каждого француза как на потенциального или действующего шпиона. Это прямо утверждал, например, граф Ноттингем в конце XVII века и почти через сто лет после него британский посланник в Париже Даниель Хейлс, который обвинял в шпионаже герцога Лианкура, побывавшего в Англии, и других важных лиц. Эти страхи, возможно, были связаны с тем, что французское правительство получало отчеты о парламентских заседаниях, хотя они тогда были закрытыми (журналисты, пытавшиеся публиковать в газетах сведения о прениях в парламенте, должны были печатать отчеты якобы о дебатах в «сенате лилипутов» и прибегать к другим аналогичным уловкам). Но источником сведений для французского посольства чаще была не его агентура, а оппозиционные члены английского парламента, на которых, естественно, не распространялись строгие запрещения не допускать посторонних лиц на заседания обеих палат.
Французские агенты (в 60-е годы среди них наиболее важным был шотландский якобит полковник Грант оф Блерфайнди) определили состояние береговой обороны и подготовили планы французского десанта в Англию. Некоторые французские шпионы действовали, не возбуждая подозрений, особенно если они собирали информацию не чисто военного, а экономического характера. Так, например, некий Габриэль Жар вскоре после семилетней войны составил отчет о положении английской промышленности.
Одной из контрразведывательных задач, возлагавшихся на дипломатов, было выявление шпионов-двойников. В 1738 году барон Гораций Уолпол (брат премьер-министра Роберта Уолпола), не раз занимавший важные дипломатические посты, предостерегал посланника в Гааге, что письмо, которое тот переслал с одним из его секретных агентов британскому посланнику в Швейцарии, оказалось на столе французского первого министра.
Контрразведка старалась не допустить проникновения неприятельских агентов в штат британских посольств и миссий. Это удалось в июле 1755 года английскому послу в Петербурге Уильямсу, который получил своевременное предупреждение из Вены от своего коллеги Р. Кейта. Тот, выудив информацию у самого императора Франца I, послал специального курьера в Петербург с известием, что некий Месонье, которого Уильяме был готов принять на службу, был французским шпионом. Джон Мэррей, бывший с 1766 по 1775 год английским послом в Константинополе, оказался менее удачливым — среди его служащих находился французский разведчик, годами сообщавший в Париж содержание всей корреспонденции британского дипломата и ключи к использовавшимся им шифрам.
Английское правительство прибегало и к помощи такой своеобразной организации, как частная разведка двух предприимчивых сицилианских аббатов Карачоло и Платания, обосновавшихся в 30-х годах XVIII в. в Париже. Потребителями их «товара» были и другие правительства, включая французское. Английский историк Б. Уильямс считает, что информация, поступившая из этого источника, серьезно повлияла на решение Уолпола не вмешиваться активно в войну за польское наследство (1733–1735 гг.).
Из английских послов в Париже особую активность проявлял в 30-х годах лорд Уолдгрейв. Он получил у правительственного служащего 10 шифров, заплатив по 100 луидоров за каждый из них. Уолдгрейв подкупил также директора департамента французского министерства иностранных дел Бюсси, которого потом послали с дипломатической миссией в Англию и Ганновер. За пять лет Бюсси было выплачено 15,5 тыс. фунтов стерлингов, но информация, которую он поставлял, не стоила таких крупных денег.
К периоду войны за австрийское наследство (1740–1748 гг.) и позднее семилетней войны (1756–1763 гг.) относится активность английского разведчика Джорджа Креснера, «неутомимого мистера Креснера», как с легкой иронией называл его лорд Кейт, посол в Вене. Фигура Креснера является особо красочной иллюстрацией того типа британских дипломатов, для которых их официальный статус служил лишь удобной вывеской для шпионажа. По крайней мере, с 1745 года Креснер пересылал разведывательные донесения из Голландии. В 1747 году он получил назначение на пост английского представителя в Льеже, а через восемь лет был переведен в Кёльн, откуда в 1759 году его изгнали наступавшие французы. После этого Креснера снова перебросили в Нидерланды, причем в переписке указывалось, что в создавшейся обстановке наилучшим прикрытием будет аккредитование его при голландском правительстве. В 1763 году Креснер — уже посланник при имперском сейме в Регенсбурге, позднее он занимает такую же должность в Кёльне и Майнце. Однако, по крайней мере, до конца 60-х годов все эти посты были лишь прикрытием подлинной деятель ности Креснера, который был руководителем крупной шпионской организации, собиравшей информацию о Франции, ее армии, флоте и финансах. В числе агентов, которых Креснер использовал еще в 40-х годах, были некий шевалье Гильом Этзлер и доктор Фоконе.
«Масоны» и торговля секретами
Говорят, что утверждение либерализма в идеологии и политике Великобритании резко ограничило деятельность английской разведки. Однако дело было не столько в идеологии, сколько в целесообразности. Те же причины, которые привели к победе либерализма, нередко требовали использования других средств для осуществления поставленных внешнеполитических целей. У Англии, ставшей промышленной мастерской мира, таких средств и методов было в избытке.
Идеологи британской буржуазии, опьяненные промышленной монополией Англии, ставили своей целью свободу торговли (фритред) — беспрепятственное движение капитала, освобожденного от всяких политических, национальных и религиозных пут, и устранение всех необязательных издержек производства.
К таким издержкам фритредеры относили и пышный королевский двор, и палату лордов, и государственную церковь, и архаичную, громоздкую судебную систему. К излишним издержкам фритредеры относили также постоянную армию и дорогостоящие колониальные войны. В основе всего этого лежало убеждение, что Англия с помощью одних экономических средств сможет эксплуатировать чужие страны. Понятно, что при таком строе мыслей лидеры фритредеров Р. Кобден и Л. Брайт были готовы обличать секретную дипломатию и другие формы тайной войны как воплощение устаревших, негодных методов ведения дел английской буржуазией, унаследованных из арсенала феодальной эпохи. Эти и другие подобные крайности, до которых доходили в запальчивости фритредеры, никогда не становились принципами практической политики, тем не менее правящим кругам приходилось, по крайней мере внешне, учитывать критику, которую вызывало безотчетное расходование денег на секретную службу, объявлять о прекращении деятельности «черных кабинетов» и т. д.
Следует учесть, что в эпоху побед и утверждения в экономически передовых странах капитализма и буржуазной демократии сужался круг политических вопросов, считавшихся государственной тайной. Это вполне касалось и военной тайны.
После 1815 года Англия только раз в течение целого столетия воевала против великой державы, участвуя в Крымской войне 1853–1856 годов. Однако и этот вооруженный конфликт был столкновением, в котором стороны ставили сравнительно ограниченные цели, и тем самым резко отличался от борьбы против Наполеона I, когда на карту было поставлено колониальное, торговое и морское господство Великобритании. Политика «блестящей изоляции», которую проводила английская буржуазия в период расцвета своего могущества, была основана на предположении, что Лондону удастся сохранять роль арбитра и гаранта «равновесия сил» между европейскими державами без участия в их войнах. Правда, в нескольких случаях английская дипломатия прибегала к угрозе вооруженного вмешательства (например, во время русско-турецкой войны 1877–1878 годов), но в конечном счете соглашалась на улаживание разногласий политическими средствами. При этом даже возможное участие Англии в европейских конфликтах мыслилось в Лондоне как ограниченное почти исключительно действиями Английского флота, обладавшего подавляющим превосходством над любым возможным противником. Армия была ориентирована на ведение колониальных войн, нередко являвшихся просто кровавым истреблением по существу безоружных туземцев. Все это не могло не наложить отпечаток и на английскую разведку, определяя круг информации, которая интересовала Лондон, окрашивало характер заданий, которые возлагались на секретную дипломатию.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
