Еще одна пуговица, и еще одна, и еще… Я пытаюсь замедлить колотящееся сердце, но безуспешно. Меня всегда учили держать определенную, вполне физическую преграду, защищающую от мужчин. Даже на балах перчатки и одежда служили мне щитом.
Ад и дьявол! Мне нужно было надеть корсет и нижнюю сорочку, но раны покрылись струпьями и сильно чесались от прикосновения ткани. И я слишком устала, чтобы возиться с нижним бельем без помощи Доны.
Я задерживаю дыхание, когда Киаран разводит края ткани. Его гладкие теплые пальцы касаются моей кожи, и я закрываю глаза. Задерживаю дыхание и надеюсь, что он не заметит, как я дрожу от этих прикосновений. Господи, мне так хочется податься к нему, почувствовать его ладони на коже… Крошечное облегчение в море боли.
«Он не мужчина. Он не мужчина. Он не… Проклятье, а ощущается совсем как мужчина!»
— Это больно?
Его голос удивляет меня. Я качаю головой, не решаясь открыть рот.
— Тогда у тебя нет иммунитета к токсину.
— К чему?
— Сиди смирно.
Я пытаюсь не позволить себе раствориться в его прикосновениях. Так вот как ощущается очарованность фейри! Испытать один момент близости — неважно, насколько краткий, — и желать большего? Я не могу забыть, что он такое. Пусть даже он ощущается как человек, но он фейри.
Пора на что-то отвлечься.
— МакКей?
— Хм…
Его голос звучит равнодушно. Безлико, как всегда.
— Расскажи мне о Соколиных Охотницах. Почему их так назвали?
Его пальцы что-то делают с моей кожей, но я могу лишь смутно чувствовать их, область вокруг раны слишком онемела.
— У них была способность связываться с соколами, — говорит он. — У каждой женщины был один, ее личный компаньон, и она могла видеть глазами сокола во время охоты.
— Почему соколы?
Киаран гладит мою кожу, оставляя влажный след, явно крови.
— Ты можешь видеть в них и обычных птиц, но они способны путешествовать между нашими мирами, поскольку принадлежат обоим — как и Охотницы. Это единственные животные, способные видеть сквозь наш гламор, и они устойчивы к ментальному воздействию. Это делало их прекрасными шпионами для твоего вида. — Он откашливается. — И когда Охотницы начали использовать соколов, sìthichean попытались уничтожить их вместе с владелицами.
Под формальным тоном скрывается нотка печали. Я думаю о том, какие воспоминания преследуют Киарана, что может повлиять на него так сильно, чтобы он проявил хоть какие-то эмоции. Я бы отдала что угодно, если бы он мне все рассказал.
— И где был ты, когда это случилось?
Его рука останавливается на моей коже, и я больше не чувствую тепла. Ладонь замораживает, холод едва не обжигает. Сильный привкус земли и меда, такой приятный до этого, теперь обволакивает язык слишком сильно.
— Это, — говорит он, — не тот вопрос, который ты действительно хочешь задать.
Я замираю. Иногда лучше обращаться с Киараном как с диким животным, хищником, с которым я внезапно повстречалась в чаще. Одна ошибка, одно резкое движение, и он среагирует на меня как на добычу. Я не должна об этом забывать.
— Разве нет? — спрашиваю я.
— Не играй со мной в эти игры.
Я очень, очень осторожно говорю:
— Я хочу знать, с каким мужчиной я вот-вот могу погибнуть на поле боя.
И только тогда осознаю´ свою ошибку. Я снова назвала его мужчиной.
Киаран наклоняется ближе ко мне, его ладонь прижата к моей лопатке. Такая холодная.
— И снова ты совершаешь человеческую ошибку, глупо переоценивая честь. — Он выдыхает мне в ухо: — Разве ты не помнишь, что я сказал тебе в ночь нашего знакомства?
В ночь нашего знакомства…
Что я помню из той ночи, ночи после убийства моей матери, так это живую, оглушительную жажду мести.
Я отправилась в город, сейгфлюр все еще был заплетен в мои волосы — и я все еще считала его лишь маленьким украшением, последним подарком матери. Я взяла с собой железный клинок и отправилась охотиться на фейри, которая ее убила.
Не сумев ее отыскать, я попыталась убить первого фейри, на которого наткнулась. То был each uisge, самый опасный вид водяных лошадей Шотландии.
Он едва не утопил меня. Я помню, как боролась за каждый вздох, кашляла, хватала воздух, пытаясь освободиться от клейкой шерсти на его спине. Я, наверное, потеряла сознание, потому что следующее, что я помню, это то, как Киаран меня держит, а я откашливаю воду. Когда я поняла, кто он, то попыталась вогнать нож ему в плечо. Нож разлетелся на осколки.
В тот день Киаран дал клятву: пока я тренируюсь с ним, он не будет мешать мне искать моей мести. Он сказал, что некоторые вещи, необходимые на пути к моему возмездию, не будут почетными, но будут необходимыми.
Необходимость прежде чести. Всегда.
— Айе, я помню, — шепчу я.
Он проводит пальцами по моей спине, по выступающему шраму, оставшемуся с той ночи. Моя первая отметина. Первое испытание. То, что связало нас вместе.
— Ты спросила, что я за мужчина?
Я закрываю глаза, желая, чтобы он не заметил, как я его назвала. Киаран так близко ко мне, его дыхание так тепло касается моей шеи…
— Я тот, кто убивал для тебя, кто вынул тебя из реки, спас тебе жизнь и научил тебя всем возможным способам убивать меня и мой народ. Но не делай ошибки, считая меня мужчиной и человеком. Я помогаю тебе, потому что считаю такую помощь необходимой. Но я не дорожу честью.
Я сглатываю.
— Тогда чем ты дорожишь? — спрашиваю я. — Есть ли что-то, за что ты готов умереть?
Киаран не отвечает, просто протягивает руку так, чтобы я ее видела.
— Взгляни на это.
Между его большим и указательным пальцем зажат крошечный черный шип, истекающий моей кровью.
— Что это?
— Этим покрыты зубы cù sìth. Эти шипы впрыскивают парализующий токсин в жертву, чтобы она не могла убежать.
— Ты никогда не говорил мне об этом.
— Должно быть, забыл.
В его голосе нет и намека на извинения. Киаран разворачивает меня лицом к себе и прикасается к моему лбу. Я инстинктивно отклоняюсь, но он не убирает руку. Пальцы гладят линию моих волос, очень нежно.
— Твой иммунитет распространяется лишь на паралитик, — говорит он. — Но он все еще отравляет тебя. Убивает. — Он убирает руку. — Мне нужно вытащить оставшиеся шипы.
— Прямо сейчас?
«Его глазам обязательно быть такими внимательными?»
— Мне понадобятся несколько инструментов, — говорит он. — Я вернусь сегодня ночью. — Прежде чем я успеваю возразить, он добавляет: — Никто не увидит, как я войду.
