— До того как Охотницы активировали печать и заперли их, в долине сражались тысячи.
Это звучит, словно…
— Ты был там, — говорю я, внезапно все осознав. — Был, так ведь?
Если бы я не наблюдала за Киараном так внимательно, то могла бы пропустить эмоцию, которая мелькнула в его глазах, — нечто почти печальное.
— Я был там, — отвечает он очень решительно. — Бóльшую часть битвы. — И после этого он расслабляется, словно вдруг понял, насколько выдал себя. — Охотницы убили многих, но во вторник из холмов вырвутся сотни. Или даже больше.
Голос Киарана спокоен и бесстрастен, как и всегда. Мне хочется спросить о битве две тысячи лет назад, о том, как он избежал судьбы остальных сражавшихся фей, но он уже замкнулся и, я уверена, не ответит.
— Ты при оценке количества просто поддался пессимизму, айе? — спрашиваю я.
Киаран моргает.
— Нет.
Я ставлю чашку на столик, едва не расплескивая содержимое.
— Разве это не сделает битву крайне односторонней? Двое против сотен? Боже, я думала, что при количестве силы, которой вы все обладаете, феи могут получать от битвы некоторое удовольствие. — Я взмахиваю рукой. — Неинтересно драться честно и все такое?
Я сказала глупость. Я знаю, что феи готовы на что угодно, чтобы уничтожать и завоевывать, и никогда не поступают честно. Но Киаран не понимает, что я отчаянно пытаюсь притвориться, будто у меня есть надежда, что я желаю нам совершенно иного итога. Потому что для нашего выживания требуется наша собственная армия. А у нас ее нет.
— Мы завладели всеми континентами не благодаря вежливости, — холодно говорит он. — Не ошибись, когда daoine sìth придут: они будут уничтожать все на своем пути. Люди умрут. Твои друзья, твой отец, даже этот твой проклятый пикси. Они разорвут город на части и в конце сожгут тебя до углей. Я никогда ни слова не говорил о честности. Я учил тебя лучше.
Боже, как легко Киаран вызывает во мне чудовище! Ему достаточно лишь намекнуть, что я наивна, и ярость вспыхивает во мне сильнее лихорадки.
— Это ты заблуждаешься, — говорю я. — Я не позволю подобному произойти.
Киаран дергает уголком рта. Его обычная почти-улыбка.
— Тренируйся, чтобы выжить, Кэм. Иначе проиграешь.
— Мы тренировались целый год!
Почти-улыбка исчезает. Он снова смотрит на меня, как на полнейшую идиотку.
— Ты единожды пустила мне кровь. Другие Охотницы готовились к битве всю свою жизнь.
Моя голова начинает звенеть. Я вытираю пот со лба.
— Ты видишь здесь еще кого-нибудь, МакКей? Осталась только я. И я готова, насколько это вообще возможно.
Я испортила все, чего от меня ожидали. Моя репутация, мое будущее — все это больше от меня не зависит. Я не позволю Киарану внушить мне сомнения в той части меня, которая жаждет мести. Эта часть ни перед чем не остановится, пока я не уничтожу фейри.
Он, не отводя взгляда, наклоняется ко мне.
— Тогда покажи мне. Докажи это.
В тот миг я забываю весь этикет и все манеры. Я забываю даже о болезни. Киаран бросает мне вызов. Он хочет доказательств? Я ему покажу.
Я атакую. Наши тела сталкиваются, и мы оказываемся на полу. Мы врезаемся в ножки стола, и чашки звенят друг о друга. Я отталкиваю подъюбник, чтобы добраться до скин ду на бедре, и бью ему в горло.
Киаран выбивает нож из моей руки и посылает его прочь по ковру. Проклятье!
— Старайся лучше, — говорит он мне.
Лучше стараться? Я бью его кулаком в лицо. Я скатываюсь с него и ползу за клинком. Прикосновение ковра жжет мне локти. Но прежде чем я добираюсь до ножа, Киаран тянет меня обратно.
Я сильно пинаю его в плечо и прыгаю за ножом. Мои пальцы сжимаются на рукояти, и я опять бросаюсь на Киарана. Мы врезаемся в стену, и книжный шкаф возле нас дрожит. Мой клинок надежно прижат к его горлу.
— Ты хотел доказательства… — Мой голос хрипит. — Вот оно.
Мы дышим в одном ритме, наши тела так близко. Я ощущаю пульс на шее Киарана, и скорость его одинакова с моей собственной. Он встречается со мной взглядом, и, клянусь, я вижу гордость в его глазах. Киаран гордится мною!
Мое зрение затуманивается, точки танцуют перед глазами. Я спотыкаюсь. Хватка на лезвии слабеет, и нож падает на пол. Моя кожа горит так, что становится больно, а ноги едва удерживают мой вес. Я кашляю, кашляю, кашляю так сильно, что тело бьет дрожь.
Киаран помогает мне устоять, его рука надежно прижимается к моей спине.
— Кэм, твоя кожа горит. — Он отнимает руку от моей спины и видит на пальцах кровь. — И течет кровь.
Я облизываю запекшиеся, растрескавшиеся губы и с трудом выговариваю:
— Мы только что дрались. Конечно, у меня идет кровь.
Слова размытые, а мысли путаются, словно я осушила четыре бутылки виски.
— Но это сделал не я, — настаивает он. И пытается меня развернуть, расстегнуть мое дневное платье и посмотреть мне на спину.
Я толкаю его в грудь.
— Что ты делаешь?
— Прекрати заниматься глупостями и повернись.
— Нет. — Я бью его по рукам. — Прекрати сейчас же, МакКей!
— Ты создаешь сложности.
— А ты хватаешь меня, как мерзкий пьяница! — Я снова бью его по рукам. — Что ты собрался делать? Использовать на мне свои фейские средства?
Киаран смотрит на меня.
— Кэм, дай мне посмотреть.
— Я в полном порядке. Это всего лишь одна из ран с прошлой ночи.
— Она достаточно серьезная, чтобы кровь просочилась сквозь то, что на тебе надето. А теперь повернись.
Я с отчаянием вздыхаю и подхожу к кушетке. Сажусь спиной к нему.
— Хорошо. Вот, теперь ты доволен?
Киаран устраивается на кушетке рядом со мной, и я чувствую тепло его тела.
— Мне нужно расстегнуть твое платье.
— Прошу прощения? — Мои щеки горят, но сложно понять, от стыда или от лихорадки. Слава богу, он не может видеть выражения моего лица. — Ты, должно быть, шутишь?!
— В число моих умений не входит способность видеть сквозь одеяния леди.
Я мысленно возношу молитву, надеясь, что все это быстро закончится.
— Хорошо, — уступаю я. — Если настаиваешь.
Когда он расстегивает первую пуговицу, я начинаю дрожать. Это слишком интимно. Стоило только подумать, что у меня все под контролем, что мой фасад непробиваем, как он делает нечто новое, разнося все в прах. Напоминая, что я все еще человек и что ни один мужчина не прикасался ко мне подобным образом.
«Но он не мужчина», — говорю я себе.
