Когда я немного отдышалась, спросила:
— В чем дело? Что с тобой случилось?
— Я пошла погулять, — сказала Клэр, и безмятежность, с которой она это произнесла, должна была бы успокоить меня. Я это знала. Облегчение должно было омыть меня, как весенний дождь, и я должна была бы обнять Клэр и отвести ее домой.
Но я ничего такого не сделала. Вы должны помнить, что я организовала свою жизнь таким образом, что мне никогда не приходилось нести почти никакой ответственности за других людей, думать о том, где они обретаются. У меня никогда не было никого, за кем надо было ухаживать, и никого, кого я могла потерять, а если вам некого терять, вы не имеете понятия, что следует делать, когда вы потерю находите. Конечно, я просто пытаюсь себя оправдать, потому что, хотя я и не знала, я могла все же сообразить, как нужно себя вести.
Но я не сумела. Мое воображение отказало. Магия предрассветных часов тоже не помогала. Я была так напугана, так подавлена страхом, что сорвалась и пришла в ярость. Я вскочила на ноги, принялась ходить взад-вперед и орать, и была бы рада сказать, что не помню, что я там орала, но на самом деле я помню каждое слово.
— О чем ты думаешь? О чем ты думаешь? Я проснулась, тебя нет, и я бросилась искать тебя, бегала по холодным улицам и кричала, и, Боже, что было бы, если бы я тебя не нашла? Здесь с тобой могло случиться все, что угодно. Все! Что с тобой такое? Что с тобой такое?
— Извини, — тихо произнесла Клэр. Но я ее перебила. И сказала ужасное, чего нельзя было говорить.
— Я знала. Я знала, что мне не надо ввязываться. Наверное, я обезумела, когда решила, что сумею справиться.
Нет, как бы я ни разозлилась, я вовсе не хотела сказать, что она мне не нужна. Но так прозвучало.
Тогда Клэр встала. Я видела, как трясется ее тело под шубой, но голос у нее был ровный и ледяной.
— Тогда не ввязывайся, — сказала она резко. — Оставь меня в покое.
Она сняла шубу и бросила ее на землю передо мной.
— Забирай, если замерзла. Мне она не нужна. Все равно я вас всех ненавижу.
И она кинулась прочь.
Догнала я ее только на Роттенхаус-сквер. Клэр сидела на парковой скамейке. Я села рядом, оставив между нами приличное расстояние. Она не смотрела на меня.
Цветные шары рождественских огней висели над нами, как маленькие планеты, а в освещенных окнах зданий вокруг площади двигались тени. Люди варили кофе, принимали горячий душ, готовя себя к зимнему дню.
Все еще не глядя на меня, Клэр заговорила, и то, что она сказала, напугало меня больше, чем мгновения, когда я проснулась и обнаружила, что ее нет.
— Я хотела исчезнуть.
— Клэр, — пролепетала я.
— Нет, мне просто хотелось понять, как это — вот так взять и исчезнуть. Мне было интересно.
— Что? — удивилась я.
— Интересно узнать, что случится со мной, если я останусь совсем одна. Знаешь, если бы никто не знал, где я и кто я, я все же была бы я? Или кто-то еще?
— И что случилось? — спросила я. — Ты была все еще ты?
— Да. — Она тяжело вздохнула. — Я стала беспокоиться, что ты проснешься до того, как я вернусь. Тогда я и поняла, что я все еще я. Потому что я боялась, что напугаю тебя, и потому что мне захотелось вернуться.
На секунду я подумала, что горечь ее направлена на меня, но когда я увидела ее измученные глаза, глаза человека, которого предали, я все поняла.
— Ты думаешь, твоя мама о тебе не беспокоится?
Клэр зажмурилась и покачала головой:
— Нет, не беспокоится. Она ушла и забыла обо мне. Как всегда делал мой отец. Если бы мама беспокоилась, она бы вернулась.
Мои собственные слова, сказанные несколько минут назад, эхом прозвучали в моей голове. Что со мной такое? Как я могла так орать на ребенка? В мире, наверное, нет человека, которого так часто бросали, как Клэр. Я подвинулась к ней и закуталась вместе с ней в шубу.
— Корнелия, — наконец прошептала Клэр, — я хочу кое-что тебе сказать, но боюсь.
— Не бойся, солнышко, — сказала я, гладя ее по волосам.
— Иногда я так злюсь на нее за то, что она ушла. У меня даже живот болит. Иногда я ее ненавижу.
Я почувствовала, что после этих слов ее тело расслабилось, как будто она до этого держала что-то очень тяжелое, а теперь поставила тяжесть на землю. Ее дыхание замедлилось, как у засыпающего человека, но глаза оставались открытыми.
— Наверное, ты думала, что если ты поделишься этим с кем-нибудь, то твоя мама не вернется? — спросила я. Она посмотрела в темноту, потом кивнула.
— Нужно всегда говорить, что ты на самом деле чувствуешь. Это правильно, честно и смело.
Она снова кивнула.
— Клэр, ты прости, что я на тебя накричала.
— Ничего страшного, — сказала она.
— Я испугалась, что потеряла тебя, — попробовала я объяснить. — А быть с тобой — самое лучшее, что случилось в моей жизни.
Она ничего не сказала. Затем улыбнулась.
— А на тебе пижама.
Я посмотрела на себя и кивнула:
— Точно.
— Тогда лучше поторопиться домой.
* * *
В тот вечер, когда позвонил Мартин, я тоже решила поступить правильно, честно и смело. Решила рассказать ему правду о своих к нему чувствах.
— Мартин, — начала я мягко, — я обо всем подумала и решила, что не могу тебя любить.
— Вот как, — сказал он, и я услышала, как у него перехватило дыхание. — А я так надеялся, что сможешь.
— Я тоже надеялась.
— Значит, у меня вообще нет никакого шанса? — спросил он, немного заикаясь.
Я начала плакать.
— Наверное, нет. Мне очень жаль.
— Не надо ни о чем жалеть, — мягко сказал он. — Спасибо, что пыталась, Корнелия. — Он всегда был джентльменом.
— Мартин, я должна сказать кое-что еще.
— Кое-что еще?
Я набрала в грудь воздуха.
— О Клэр. Я ей нужна. Она так намучилась. Я ей нужна.
— Вот как.
После паузы Мартин заметил:
— Ты не решалась сказать мне, что не любишь меня, потому что боялась, что я не позволю тебе видеть Клэр?
Я не могла говорить.
— Ох, Корнелия, — вздохнул Мартин.
— Дело не только в том, что ей нужна я. Мы оба ей нужны. Сегодня утром… Ну, сегодня утром я осознала, как это сложно — обеспечить ей безопасность, сделать так, чтобы она не боялась. Одному человеку с этим не справиться. Во всяком случае, я одна не справлюсь.
— Ты хочешь, чтобы мы заботились о Клэр вместе? — спросил он, и я расслышала нотку надежды в его голосе, когда он произнес слово «вместе». Это заставило меня занервничать. Я хорошо знала, что надежде свойственно цепляться за все, что попало. А значит, он снова будет надеяться.
