– Благодарю вас, сэр Роберт, я вас больше не держу, – милостиво произнесла она, и, положив руку на плечо все еще стоявшего на коленях Ралея, она каким-то непонятным, одним движением подняла его на ноги и ввела в комнату. Дверь захлопнулась перед лицом двух ошалевших от удивления людей, и Сесил, подняв брови и вздернув плечи, покинул дворец.
А за закрытыми дверями королева встала под светильником с двенадцатью горящими в нем свечами и, взяв Ралея за подбородок, подняла его лицо к свету. Ни одна морщинка, нанесенная временем, и тяжестями жизненного пути, и напрасными надеждами, не ускользнула от ее взгляда. Седые волосы, которые появились у него на висках, вызвали у нее странную улыбку, наполовину нежную, наполовину довольную.
– Четыре года отлучки жестоко обошлись с тобой, Уолтер, – сказала она, и голос ее, за десять минут до того хрипло оравший на фрейлин, превратился в голос воркующей горлицы.
– Они пошли на службу вам, ваше величество, – выговорил Ралей, в свою очередь рассматривая ее. Он долго, внимательно вглядывался в нее и наконец, сказал: – На вас годы не оставили следов, как, впрочем, и предыдущие двадцать.
– Но они по крайней мере не лишили тебя твоего серебряного языка, – сказала королева, и тут боль, забытая было от волнения, вернулась к ней с удвоенной силой. Она опять приложила к голове руку, довольная даже в таком состоянии, что руки ее все еще выдерживают любой экзамен на красоту, и проковыляла к своему креслу. – Моя голова, – печально пробормотала она, – весь вечер она не дает мне покоя. – Елизавета закрыла глаза, но тут же, почувствовав, что Ралей полез зачем-то в карман камзола, открыла их, настороженная, как кошка. Очень осторожно он вынул из кармана пакетик, в котором, когда Ралей его раскрыл, оказалась щепотка какого-то коричневатого порошка. Он протянул его королеве.
– Если вы положите себе это на язык и проглотите, гарантирую: через пять минут или даже скорее боль пройдет.
Елизавета недоверчиво посмотрела на порошок, потом в глаза Ралею. Ее жизни всегда угрожала смерть либо от кинжала, либо от яда, и осторожность глубоко въелась в ее душу. Кроме того, ее совесть напоминала ей, что она плохо обошлась с этим человеком… и чего можно ожидать от него…
– Что это? – спросила она.
– Индейское лекарство, гораздо более эффективное, чем все известные нам. С тех пор как я впервые применил его к себе, я никогда не расстаюсь с ним.
– Меня предупреждали против незнакомых снадобий, – начала было Елизавета, но очередной, сильнейший приступ головной боли заставил ее опустить руку и попросить: – Дай его мне. Что умереть, что страдать от таких болей – не все ли равно?
– Оно абсолютно безопасно. Иначе я не стал бы предлагать его вам, – сказал Ралей.
Елизавета так широко открыла рот, что он смог разглядеть полоску, на которой кончалась губная помада. Порошок лег ей на язык, она с трудом проглотила его и закрыла глаза. Ралей молча стоял рядом. Четыре года он ждал этого мгновения, и судьба распорядилась так, что и теперь он сумел услужить ей. Он мысленно послал свою благодарность старому Топиавари, который познакомил его с этим и другими лекарствами. Молчание длилось не более трех минут, и королева открыла глаза.
– Это чудо, – воскликнула она, и лицо ее выражало одновременно и удивление и облегчение. – Все прошло. И ты давно уже знаешь об этом средстве, Уолтер?
– Уже несколько месяцев. Если бы я знал, что вы так нуждаетесь в нем, я бы давно сам прислал его вам. Даже если бы на следующий день вы приказали отсечь мою самонадеянную голову.
– Тебе нечего бояться этого. Слишком прекрасная это голова и слишком мудрая. Откуда у тебя этот порошок? – Она коснулась пустого пакета своим длинным, тонким пальцем.
– Из Гвианы…
– От Топиавари, короля Арромайи?
– Ваше величество читали мою книгу?
– Читала. Но там есть неувязка, пропуск.
– Какой? – спросил с удивительной робостью автор.
– В книге нет упоминания об этом чудесном порошке, который избавил меня не только от моей безумной головной боли, но и от болей в ноге.
– Да была ли она? – с одной из своих прежних насмешливых улыбок сказал Ралей.
– Сколько крови она мне попортила за это время, – тихо возразила королева.
Ралей рассмеялся, и после небольшого колебания королева присоединилась к нему. Неужели этот человек так легкомысленно относится к ее благорасположению, что напоминание обо всех этих зря потраченных месяцах приводит его в радостное настроение? В ее королевской душе проснулся живой интерес, которого ей так не хватало все это последнее время. Какой изысканный мужчина! На фоне занудной умеренности ее старых советников и мальчишеской запальчивости молодых фаворитов его личность, роскошная и спелая, как хорошо выдержанное вино, прямо-таки воссияла в то мгновение. Она решила, что будет теперь как можно больше времени проводить в его компании.
– А как поживает твоя жена? – был ее следующий вопрос.
– У нее все в порядке. Она в Шерборне.
– В Шерборне, да? – повторила Елизавета, подняв насурьмленные брови. – А дети, они тоже в Шерборне?
– Ребенок. У нас только один ребенок, мальчик.
– Только один? Неужели супружеское ложе так быстро лишилось своей привлекательности?
Ралей густо покраснел. Нельзя же переходить известные рамки, но…
– Лиз не любит Лондон, – коротко ответил он.
Королева провела рукой по рту, будто стараясь стереть так не к месту появившуюся на губах улыбку.
– А ты не любишь Шерборн?
– По правде говоря, я бы так не сказал – ведь Шерборн это ваш подарок мне. Но в Шерборне нет вас.
И, хотя его слова отдавали лестью, они годились в качестве объяснения его привязанности к Лондону, и королева осталась довольна ими, так как они помогли ей создать картинку у себя в голове: она словно яркий источник света, вокруг которого, как мотыльки, вьются мужчины, а их жены в это время остаются без всякого внимания в далеких поместьях вроде Шерборна.
Неожиданно ее мысли переключились на дела, и сразу в ее физическом облике произошла потрясающая перемена. Взгляд стал проницательным и жестким, руки она сложила на коленях, приготовившись таким образом и говорить и слушать.
– А какие новости из Гвианы с тех пор, как ты вернулся оттуда, сэр Уолтер?
– Плохие, – напрямик ответил ей Ралей. – Мы упустили время. Если бы мы ударили сразу, как я предлагал, с двумя тысячами солдат, земля была бы наша. Я все-таки послал туда Кеймиса с двумя кораблями – все, что я мог предложить, – но они не смогли подняться выше того места, где в Ориноко впадает Карони: на месте их слияния Беррео построил форт.
– Этого не случилось бы ни за что, если бы вы не позволили в свое время Беррео сбежать из плена, – сказала Елизавета, спеша свалить вину на кого угодно, только бы не на себя.
