– Я собираюсь зайти им в тыл. Ночью я проберусь туда. Ты устроишь здесь бурную стрельбу. Стреляй, меняя позиции. У них должно создаться впечатление, что их атакует с двух сторон большой отряд. Это может вызвать панику, и тогда они, возможно, сбегут. Мне понадобится время, чтобы занять нужную позицию, так что почему бы тебе пока не поспать?
– Я не смогу заснуть, зная, что ты где-то там.
Виктория не собиралась это говорить. Она не хотела, чтобы кто-либо, особенно Тринити, узнал о сумбуре в ее чувствах, но сейчас не время было притворяться. Он может умереть. И тогда она его больше никогда не увидит.
– Одна из моих тетушек как-то сказала мне, что у женщины есть в жизни два занятия: помогать и ждать. Сегодня у меня будут оба.
– Очень жестокий урок для юной девушки.
– Я поступала легкомысленно, а тетушка легкомыслие осуждала.
– Я никогда не замечал в тебе легкомыслия.
– Я уже не та, что была в четырнадцать.
Тринити сомневался, чтобы у нее когда-нибудь была возможность быть легкомысленной, увлекаться нарядами, флиртовать с мальчиками, переживать по поводу того, кто будет сопровождать ее на танцы и какое платье надеть. Вместо этого она вела хозяйство целого ранчо, ухаживала за умирающим отцом, вышла замуж почти подростком и была принуждена скрываться. Она никогда не знала маленьких радостей свободы, невинных радостей быть юной, защищенной и лелеемой.
– Сколько времени тебе понадобится, чтобы занять позицию?
– Не больше пары часов. Но мне еще нужно будет подготовить несколько сюрпризов, что займет почти всю ночь. Я собираюсь напасть на них почти перед самым рассветом.
Тринити потратил полчаса, собирая патроны по всем вьюкам.
– Осталось достаточно? – поинтересовалась она.
– У Рыжего еще много. Помни: перед рассветом. А теперь поспи.
Но Виктория спать не могла. Все это было странно. Она желала ему смерти, угрожала убить, делала все от нее зависящее, чтобы причинить Тринити вред, а теперь дрожала за его жизнь. Теперь все, что он для нее делал, казалось более важным, чем то, что он делал против нее.
Теперь она думала о нем совершенно иначе. Он стал ее спутником, товарищем, союзником, другом. Да, она стояла лицом к лицу со смертью... но стояла не одна.
Это нападение индейцев было очередным кризисом в цепи событий ее короткой жизни. И как ни странно, было, пожалуй, менее значительным, чем появление в ней Тринити.
Его приезд заставил ее пересмотреть ценность всего, во что она верила. Заставил отвергнуть защиту дяди и разумные доводы, ее обосновывающие.
Он привел к тому, что она влюбилась в бродячего ковбоя, причем настолько сильно, что не отвернулась от него, даже считая охотником за вознаграждением. Теперь он рисковал ради нее жизнью, и она все сильнее подпадала под его обаяние.
Она не могла толком понять, почему это называлось любовью. Она никогда не ощущала такого бурного и неукротимого чувства. Она хотела быть с ним все время, до конца жизни следовать за ним. Она знала, что рискнет своей безопасностью и уважением тех, кого любит, лишь бы быть с ним рядом.
И все же она продолжала бы держать его на расстоянии, если бы он не рассказал ей о Куини. Это было бы трудно, потому что его физическое присутствие действовало неодолимо, но после рассказа о Куини она видела в нем человека, пережившего и переживающего боль, с которой не знает, как справиться. Все ее сопротивление словно растаяло. К тому времени как он кончил говорить, Виктории было так жаль его, что она чуть не разрыдалась.
Она прислонилась лбом к скале, чтобы охладить горячую голову. Все эти доводы она твердила себе ежедневно, если не ежечасно. Но ей оставался лишь единственный вывод: каким бы невероятным это ни казалось, она влюбилась в Тринити Смита в ту же минуту, как увидела его.
А теперь, когда убедилась, что он достойный человек, каким она считала его с самого начала, ей хотелось только одного: быть с ним рядом до конца ее жизни.
Она не знала, хочет ли Тринити жениться на ней или жениться вообще, но была уверена, что он испытывает к ней сильнейшее влечение. Виктория видела это по тому, какое напряжение царило между ними, по тому, как пожирал он ее взглядом, по жару, охватывающему обоих при малейшем касании. Но она не была уверена, чувствует ли он что-то, кроме вожделения.
«Глупая женщина. Брак с Джебом должен бы научить тебя слушаться разума, а не сердца. Какая жизнь ждет тебя с охотником за наградами? А он занимается именно этим, хоть и не берет за это денег. Он отправляется в погоню за опаснейшими людьми, которые, не колеблясь, убьют его.
Так что же ты намерена делать? Отправишься с ним, чтобы его охранять? Будешь сидеть дома с детьми и молиться, чтобы не получить письмо с известием, что он похоронен в безымянной могиле далеко от дома?»
Нет, такого она не вынесет. Она достаточно долго жила с угрозой смерти над головой, чтобы сознавать: до конца жизни ей этого не стерпеть.
Конечно, если Тринити не разыщет Чока Джиллета, она так и будет жить под смертным приговором. И не будет у нее ни малейшего шанса выйти за Тринити или за кого бы то ни было. А помочь ему найти Чока она не могла. Она ничего не знала об этом человеке.
Голова у Виктории разболелась. Никогда ей не приходилось справляться со столькими неразрешимыми вопросами сразу. Она пристроилась к утесу поудобнее. Еще немножко, и она так освоится на тропе, что решит, будто здесь и есть ее место.
Вот еще одна перемена, которую вызвал в ней Тринити.
Она решительно выбросила из головы путавшиеся мысли – к ним можно вернуться потом. А сейчас она тревожилась о Тринити: как он там один? Однако сделать она ничего не могла, только ждать...
Виктория проснулась резко, Толчком. Чернильная синева неба подсказала ей, что близится рассвет.
Где-то в середине ночи она заснула. Сначала она решила, что, пока спала, случилось что-то страшное, но быстрый взгляд на горный склон показал, что индейцы еще не начали свою атаку.
Рыжий не двигался. Это ее испугало. Она помогала лечить многих мужчин, некоторые из них были в очень тяжелом состоянии, и самой большой проблемой было не дать им метаться. У Рыжего дыхание было замедленным, сердцебиение слабым. Она страшилась, что то и другое может в любую минуту прерваться. Но по крайней мере камень лежал на ране. Кровь из нее больше не шла. Она задумалась, сколько еще пройдет времени, прежде чем они смогут доставить его к врачу. Выдержит ли он долгую дорогу? Сможет ли врач ему помочь?
Луч света пронзил небосвод.
Виктории показалось, что с первым лучом солнца пустыня взорвалась. Ружейный огонь раздался по крайней мере из дюжины разных мест. Придя в себя, Виктория схватила свое ружье и стала поливать пулями скалу ниже себя. Может, она ни в кого не попадет, но индейцы поймут, что их атакуют с двух сторон. Перед ее изумленным взглядом индейцы выскочили из зарослей, как дикие псы из нор, и бросились к своим спрятанным пони. Почти сразу же двое из них упали.
