Все с трудом поднялись на ноги, растирая руки и ноги, чтобы скорее восстановить кровообращение. Пока остальные ведьмы собирали свои принадлежности и гасили огонь, Мегэн дала Изабо длинное платье из белого льна. Скроенное из одного куска ткани, оно было сделано без единой пуговицы, пряжки, крючка или завязки. В тени огромных старых деревьев уже становилось прохладно, и Изабо с благодарностью приняла его, поскольку это было первым знаком ее нового положения в Шабаше. Больше не ученица, а полноправная ведьма, и всего лишь в двадцать один с половиной год. Несмотря на все попытки сохранять подобающее смирение, Изабо так и лучилась гордостью.
Хотя Лахлан и Изолт вместе со своим двором отправились в Риссмадилл на Летнюю Ярмарку, каждое лето устраивавшую в Дан-Горме, ведьмы тем не менее собрали традиционный пир в честь Купальской Ночи. Изабо и ее учителя медленно шли сквозь теплые сумерки, и парк уже начал заполняться людьми, наряженными в свои лучшие одежды. Ниссы хлопотливо развешивали на деревьях цветочные гирлянды, а небольшой оркестр клюриконов настраивал инструменты на сцене, построенной перед розовой клумбой.
На площади перед Башней Двух Лун сложили огромный костер, который должны были разжечь на закате. Те, кто хотел обручиться, должны были вместе прыгать через костер, после чего могли год жить вместе как муж и жена, прежде чем пожениться. Те, кто обручился в прошлом году и все еще хотел строить жизнь вместе, прыгали через костер во второй раз, скрепляя свои обеты. Купальская Ночь считалась временем любви, и не один ребенок был зачат в ночь летнего солнцестояния.
Изабо так устала, что с трудом сохраняла равновесие, но все же некоторое время стояла, глядя на представление танцоров и актеров и поедая восхитительные пряные кексы. Повсюду шныряли ребятишки из Теургии, восторженно гомоня, а более старшие ученики и ведьмы сидели под деревьями или танцевали. В своем развевающемся белом платье, с новым кинжалом, висящим в ножнах у нее на груди, Изабо не оставляла ни у кого никаких сомнений в том, что прошла Испытания, и многие подходили пожать ей руку и поздравить ее. Она устало улыбалась и благодарила их, но пробыла на празднике совсем недолго. От одного стакана тернового вина у нее так закружилась голова, что она устало поплелась обратно в башню и улеглась в постель, и сон слетел на нее, точно сова на мышь.
Рука об руку, Лахлан и Изолт шли по темному саду, освещенному лишь двумя заходящими лунами. Высокие шпили Риссмадилла казались выгравированными на звездном небе. Издалека доносился шум болтовни, смех и перезвон гитарных струн. Под деревом, обнявшись, лежала парочка, и голые ноги женщины молочно белели на фоне темной одежды. С улыбкой переглянувшись, Лахлан с Изабо бесшумно прошли мимо.
Сквозь ветки виднелись мерцающие огоньки костров. Лишь немногие самые стойкие гуляки все еще сидели вокруг них, смеясь и слушая музыку. Они услышали откуда-то из кустов приглушенный смех и снова улыбнулись друг другу.
— Уже почти рассвет, — сказал Лахлан. — Должно быть, наши гости удивляются, куда это мы подевались. Надеюсь, никто не заподозрит, что у нас тайная встреча в полночь…
— Сегодня же Купала, — улыбнулась ему Изолт. — Никто не удивится.
Он взял ее подбородок в свои сильные смуглые руки и повернул ее лицо так, чтобы он мог поцеловать ее. Она почувствовала, как ее пульс участился, и ощутила в нем такую же волну желания.
— Сегодня годовщина нашей свадьбы, — сказал он, наконец отпустив ее.
Изолт положила голову ему на плечо.
— Да, я помню.
— Ты была счастлива эти пять лет, леаннан?
— Ты же знаешь, что да.
Он покачал головой, в тусклом лунном свете пытаясь прочить, что написано у нее на лице.
— Иногда бывает трудно понять, что ты думаешь. Вся эта твоя хан'кобанская сдержанность, временами через нее совершенно невозможно пробиться. Ты действительно не жалеешь, что прыгнула со мной через костер?
— Да, — ответила она. — Действительно.
Он взял ее лицо в ладони.
— Не слышу уверенности, — сказал он полушутя-полусерьезно. — Ты никогда не думала о том, что могла бы сделать другой выбор? Ты никогда не скучаешь по своим снегам?
— Я дала святой обет, что никогда не покину тебя, и не нарушу его, — ответила она, чуть отстраняясь от него.
— Я не о том тебя спрашивал.
Она отстранилась еще дальше, серьезно посмотрев ему в лицо.
— Я скучаю по снегам, — ответила она, — но это ты и так знаешь. О чем ты меня спрашиваешь?
Он нахмурился, и она положила ладонь ему на лоб, пытаясь разгладить морщины. Он перехватил ее руку, страстно поцеловав ее.
— Ты любишь меня?
Он произнес эти слова очень тихо, и они явно дались ему с трудом.
Она обвила его шею руками и поцеловала в губы.
— Ты же знаешь, что люблю, — прошептала она ему в ухо, целуя нежную кожу его шеи. Ее губы двинулись ниже, к ямке над ключицей, и он тихонько вздохнул и прижал ее к себе, обернув своими крыльями.
— Помнишь, как мы впервые любили друг друга? — прошептал он, медленно укладывая ее на землю в тени огромного дерева. — В лесу, на земле, среди корней?
Она кивнула и улыбнулась, уткнувшись ему в шею.
Он прижал ее к шершавой коре древесного ствола, медленно развязывая шнуровку на ее платье.
— Я скучаю по лесу, — сказал он хрипло, скользя губами по ее обнаженному плечу.
— У нас во дворце отличная мягкая кровать, — прошептала она, увлекая его за собой на землю, — с подушками, одеялами и занавесями, которыми можно закрыться от любопытных глаз.
— Но сегодня же Купала, — поддразнил он ее в перерыве между поцелуями. — Не можем же мы в Купальскую Ночь заниматься любовью в постели, как старая супружеская пара.
Совершенно обнаженная, в уютном коконе его теплых шершавых рук и шелковистых перьев, Изолт вздохнула и взглянула на темное кружево листьев на фоне серебристо-голубой луны.
— Кажется, говорят что-то такое про купальское безумие, — сказала она.
Изабо проснулась. Ее тело инстинктивно выгнулось вперед. Перед ее мысленным взором проплывал узор из веток и листьев, и какой-то миг она не могла сообразить, где находится. Темная комната с ее запахом пчелиного воска и старой кожи сбивали ее с толку. Она была в саду, занимаясь любовью под купальскими лунами, шелковистые перья ласкали ее тело…
На нее обрушилось понимание. Она упала в подушки. Ее кожа горела, сердце билось слишком быстро. Где-то в глубине ее существа она все еще чувствовала свившееся тугим кольцом желание. Хотя она попыталась успокоить свое дыхание, тупая боль не утихла. Наконец она выпила немного воды из кружки, стоявшей у кровати, и намочила простыню, уткнувшись в нее лихорадочно горячим и сухим лицом. Буба тревожно ухнула, почувствовав смятение Изабо, и подползла поближе, пытаясь утешить ее. Прикосновение совиных перьев к коже показалось Изабо невыносимым, и она резко отпихнула ее.
