Он придумал режиссера, отличного от настоящего режиссера Б. до невозможности. Когда-то знаменитый человек, теперь он стал больным, ворчливым, старым. Автор дал ускользнуть ему от ножа хирурга, не обещавшего больше спасения, в Японию, где он когда-то (и он тоже) был пленен одной женщиной. Для своего определенно последнего фильма он собирает кучку пропащих людей: двух безработных, служивших у него когда-то оператором и звукорежиссером, и молодого актера, безуспешно пытавшегося вскрыть себе вены. Этим троим старик обещает в своем фильме новую жизнь. И – обещание звучит как угроза – это должен быть фильм о любви, даже если для этого пока нет оснований. Исполнитель главной роли, несостоявшийся самоубийца, должен узнать Японию, словно это и есть его подлинная жизнь, и большим подарком будет, если он отыщет там настоящую женщину.
Сказочное замещение чужих ролей есть такой конструкт, на котором если что и можно, так это сломать себе шею. Подъемный мост не знает, где он опустится и существует ли другой берег по имени Япония. Убегающие от смерти должны сами создавать себе почву под ногами, по которой они будут заново учиться ходить. А маленькая звездочка, далекое божество, которое водит их по жизни, должно опять, как и в романе начинающего автора, зваться Йоко. Поскольку в повторении нуждался и сам вопрос: можно ли еще спасти того, кого может спасти только любовь.
И вот исполнительница этой Йоко не захотела снять свитер через голову.
Встретив ее впервые, автор подумал: почему бы и нет? Юная женщина с крупным лицом, словно чистый лист бумаги. Синяя школьная форма, в которую была одета Йоко в момент первой встречи с ММВ, исполнителем роли неудачника-самоубийцы, оказалась самой подходящей для кастинга.
Режиссер Б. нашел ее через актерское агентство, вместе с четырьмя другими японскими девушками, которые были нужны ему по сценарию. В отличие от изображаемого режиссера, настоящий вынужден был позаботиться о том, чтобы в работе над фильмом в Японии ни в чем, или почти ни в чем, не полагаться на судьбу – ее и так хватало в малобюджетном фильме. Б. съездил в Японию, посетил по указанию автора съемочные места, получив заодно представление о труднодоступности этого региона для небольшого швейцарского фильма. Без помощи фрау Й. он и шагу не смог бы там ступить.
Фрау Й. была счастливой находкой для проекта: японка, которая не то чтобы немного понимала и объяснялась по-немецки; она говорила на языке – изысканном, заимствованном у великих образцов немецкой письменности. Она изучала во Франкфурте литературу и получила докторскую степень. Там ей подвернулась возможность сыграть значительную роль в организации выставки по истории японского кино. Она познакомилась лично с первыми лицами японского киноискусства, такими как Нагиса Ошима («Империя чувств»). И теперь в мире кино ее страны для нее не было никаких тайн, и она охотно делилась с Б. своими знаниями. Ей были знакомы необходимые ему адреса, она свела его со студиями и агентствами, нужными ему для японской части фильма. Она была готова сопровождать его в качестве Associate Producer[88], домоправительницы, ассистента режиссера, переводчицы, troubleshooter[89]. Разумеется, и сценарий перевела на японский язык она. Фильм становился ее фильмом, поскольку она была автором реалий, встречавшихся в нем благодаря ее посредничеству. Тем самым она стала «фактом своего собственного права», и при тех препятствиях, которые только она в состоянии была устранить, права непреложного. Японские техники уже на третий день отказались работать с ней. По объяснениям фрау Й., их шокировала ее компетентность. Ну как могла первая же пришедшая в голову мысль о том, что они просто не желали позволять женщине командовать собой, не говорить в пользу этой женщины? На каждой съемочной площадке она владела настоящим языком фильма, и все ее распоряжения шли только во благо искусству.
Когда она встретилась с автором сценария, тот был почти напуган ее бурными похвалами. Потом ему открылось: такова была ее манера передавать его рукопись в образе, который ему следовало бы создать. К счастью, она как-то между делом уже исправила по мере сил его некомпетентность.
Ладно – его творение больше не принадлежало ему, – фрау Й. залатала его, несмотря на то что А. старалась подбить его не очень-то всему поддаваться. Автору неплохо бы знать, что ему еще дозволено делать со своим детищем, которое он предоставил завершать другим, – ничего, и еще менее того. А будет вмешиваться – только испортит режиссуру и ее идентичность материалу, в которой режиссер был абсолютно уверен, игнорируя его собственную силу доказательств. В любом случае Б. вообще не «экранизирует» сценарии. Он только использует их как основу для своего вдохновения. Но главную любовную сцену и он не мог обойти. Ему хотелось показать Йоко обнаженной, а для этого исполнительнице роли надо было раздеться. Юная девушка с непроницаемым лицом, одна в слишком просторном помещении, – после взрыва страсти это могло бы стать мощной картинкой. Без такого взрыва все оставалось мелким, невыразительным.
Но страстной выглядела только фрау Й., обращавшаяся к девушке; в ее шепоте слышались переливы подавляемого отчаяния. ММВ искал теперь расслабления для настрадавшихся от долгого стояния на коленях ног. Голубые глаза на его тонком лице джокера никоим образом не выражали нетерпения. Вероятно, лицу и нужно быть столь пустым, если в нем должно отразиться целое поколение молодых людей. ММВ, человек, конечно, ранимый, не позволял себе непрофессионального высокомерия. Из взятых на себя обязательств по роли, на которую он дал Б. согласие, он и теперь ни от чего не отказывался, разве что убирал свои слишком длинные ноги. Фильм рассказывал о несовпадении мужчины и женщины, пришедших друг к другу из разных культур, а потому он и не страдал оттого, что подобное несовпадение повстречалось ему на самом деле в образе этой дебютантки. ММВ не заблуждался на свой счет только потому, что малолетки считали его классным, обалденным, гениальным, и придерживался мнения, что для него ничто не слишком, если, конечно, оно не было просто идиотизмом или цинизмом. Эта же сцена была всего лишь чуждой ему.
Среди съемочного коллектива воцарилась тишина. Тут Й. встала и, ни на кого не глядя, вышла из помещения. Немка, хозяйка дома, нынче и сама гостья в собственном доме, которой были знакомы разные инциденты, обошла всех с подносом, уставленным бокалами, но почти никто не притронулся к предложенному ею изысканному мозельскому.
Исполнитель роли режиссера, мистер Л., использовал глубокое молчание, чтобы восславить доброго ангела. Не смущенный отсутствием реакции, он принялся говорить о совсем других ангелах, которые оставили по себе неизгладимый след, хотя и создавали проблемы Голливуду. Первым был «Голубой ангел» – о господи, Марлен[90]! Но и с Мэрилин[91]можно было попробовать все то, на что Господь наложил запрет. Ему вообще довелось всякое повидать в Голливуде, этому старому венскому эмигранту, – кроме большой роли для себя самого. А потому ситуация сейчас оказалась ему более чем знакомой.
