– Дело становится вдвойне интересным, – чуть слышно прошелестела старая леди, и ее левый глаз слегка дернулся. – Тогда рассказывай все по порядку.
Сосредоточившись, внук заговорил, излагая нехитрую повесть своих мытарств, а Ева Юрьевна, сидя на табуретке и попыхивая сигаретой, внимательно его слушала. Чем дальше продвигался рассказ Володи, тем больше темнела лицом бабушка.
Переживая свое унижение заново, Володя сжимал кулаки, торопливо, с отчаянием сыпля горькими словами, а Ева Юрьевна, замкнувшись в молчании, пыталась понять и прочувствовать все в малейших нюансах, чтобы решить, как им быть дальше. Когда Володя закончил, он снова опустил глаза и глубоко вздохнул. Наверное, он зря побеспокоил бабушку, лишив старого человека покоя и заставив ее волноваться.
– Прости, бабуль, что я тебя дернул, просто мне нужно было кому-то все это рассказать, – оправдываясь, произнес он. – Я, пожалуй, пойду.
Он встал, собираясь пройти в прихожую, когда за его спиной раздался голос старой леди:
– Значит, мое мнение тебя нисколько не интересует? – Володя обернулся, растерянно глядя на бабушку. – Мне показалось, что ты обратился ко мне за помощью, – произнесла она, улыбнувшись одними уголками губ. – Если бы я знала, что мне предназначена роль статиста, я не стала бы тратить на твою историю столько внимания.
Володя остановился, задержав руку у выключателя, и медленно развернулся лицом к старой леди.
– Бабуля! – удивленно проговорил он. – Уж не хочешь ли ты сказать, что знаешь выход из этого тупика?
– Это не тупик, – заметила старая леди. – Не могу сказать, что все элементарно просто, ты заставил меня прилично призадуматься. Но в моей жизни бывали проблемы и посерьезнее.
– Что может быть серьезнее? – Володя внимательно посмотрел на бабушку.
– Однажды я шла на свидание к твоему дедушке и никак не могла подобрать нужную шляпку.
– И что же? – невольно заулыбался Володя.
– Проковырявшись с час, я так и не пришла ни к какому решению.
– А дедушка?
– Зная о моей пунктуальности, он подумал, что у меня что-то случилось, и отправился ко мне домой.
– И чем закончилась эта трагическая история?
– Почему трагическая? Вовсе нет, по крайней мере, я придерживаюсь совершенно противоположного мнения. Твой дедушка был настоящим джентльменом и не мог отказать женщине в такой мелочи, как помощь в подборе шляпки. Помню, что мы с ним занимались этой проблемой несколько часов, а потом на улице наступила такая темнота, что все равно моей шляпки не было бы видно. Идти куда-либо было уже поздно, и твой дедушка остался у меня.
– А что было потом? – едва удерживаясь от смеха, спросил Володя.
– А потом он стал твоим дедушкой, – подытожила Ева Юрьевна.
– Значит, не все так безнадежно, как мне казалось? – с надеждой спросил он.
– Я бы сказала, сложно, – ответила старая леди, – но решаемо.
* * *
Как водится, зимняя сессия нагрянула словно снег на голову, неожиданно и некстати, хотя какая сессия может быть кстати? Студенческий муравейник оживился. На занятия начали наведываться молодые люди, о существовании которых успели позабыть не только преподаватели, но и сами студенты, а в аудиториях, где проводились семинары, все чаще стало недоставать стульев. На лекциях засуетился народ с тетрадками. Наконец появились выданные преподавателями вопросы, по которым нужно было готовиться к грядущим экзаменам и зачетам, и студенческая братия призадумалась основательно.
Несмотря на распоряжение ректора, количество зачетов и экзаменов в сумме перекрыло заветное число десять, увеличив его ровно в полтора раза: студентам предстояло сдать шесть экзаменов и девять зачетов, что в сумме составляло пятнадцать дисциплин. Самым обидным было не то, что сдаваемых предметов оказалось больше, а то, что некоторые из них приходилось сдавать дважды, дублируя на зачете и экзамене. Кому это было нужно – непонятно, но факт оставался фактом: одним зачетом обойтись получалось не всегда.
Вариант пойти пожаловаться в деканат или учебную часть не проходил: номинативно от нескольких зачетов избавиться было можно, но по сути не изменилось бы ничего, потому что преподаватели назвали бы это по-другому, например допуском к экзамену, но все равно ни одному студенту не удалось бы избежать их сурового сита отбора. А если неприятностей не избежать, то, как показывала студенческая практика, лучше расслабиться и принять это неизбежное, чем обострять отношения с будущими экзаменаторами.
Кафедру зарубежки бог миловал, избавив от повторной процедуры встречи со студентами, но и одного экзамена было достаточно, чтобы увидеть небо в алмазах, учитывая количество групп на факультете и число экзаменационных вопросов.
Ко всем неприятностям выяснилось, что расписание этого самого экзамена составлено просто мастерски: первая из групп должна была прибыть пятого января, что равносильно самоубийству. Вся страна ожидала наступления обещанных десятидневных рождественских каникул, а в институте было свое государство в государстве, не подчиняющееся общим порядкам и откровенно плюющее на постановления думских деятелей.
Чтобы избежать такой неприятности, на кафедре решено было перенести сдачу экзамена под самый Новый год, на тридцатое, а в зачетках у студентов выставлять оценки, как и положено, пятым числом, чтобы, как говорится, не нарушать отчетности. Но то, что нравится кошке, всегда не по нраву мышке, поэтому перспективу сдачи досрочного экзамена студенты восприняли без особого энтузиазма.
Собираясь на экзамен, Бубнова особенно не волновалась: уж если ей не поставят хорошую оценку на кафедре у собственного мужа, то значит, мир свихнулся окончательно. Конечно, можно было не ходить на экзамен вовсе и попросить Анатолия черкнуть ей в зачетке автограф, но Ксюха знала, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет, и решила не искушать судьбу.
Нет, Анатолий был неплохим мужиком, но иногда в его голове что-то заклинивало, видимо, от переизбытка мозгов, и они никак не могли найти себе нужного места и цеплялись друг за друга, тормозя думательный процесс и приводя порой к результатам, противоположным ожидаемым. Скорее всего, именно из-за этого он не мог расслабиться и жить просто, без оглядки на окружающих, не трясясь и не выдумывая несуществующих проблем.
Какая ему разница, что сказал бы его разлюбезный Кленов, узнай он, что Толя поставил задарма зачет собственной жене? Ну, поставил и поставил! Так нет, ему необходимо, чтобы всякие там Станские и прочие старые перечницы видели, насколько он принципиален. Надо сказать, что подобная принципиальность явно граничила с глупостью, ну да ладно, ей несложно, разве может найтись такой мужчина, который отказал бы ее очаровательным глазам хотя бы в трюльнике?
В первых рядах Ксюха идти не захотела, а решила дождаться, когда суета потихонечку уляжется и можно будет разобраться во всех вопросах с преподавателем не спеша, так сказать, с глазу на глаз.
