Книга Tanger - Фарид Нагим
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он крепко обнял меня.
— В своих онанистских занятиях я кричал: Анвар, Анвар. Я вспоминал и думал о тебе все два года. Я вымолил тебя у бога и даже не верю, что это ты… Ты не обиделся? Тебе не больно. Я не люблю так. Мне не нужно этого.
— Нет, мне хорошо.
Было приятное женское чувство измученности, необычной раскрытости и заполненности, разделенности пополам и успокоения, будто мною и им исполнена миссия. С наслаждением чувствовал свое тело чьим-то, что его кто-то видит, хочет и ласкает, может перевернуть и грубо использовать его.
Было удивительно, что могу протянуть руку, сжать. Протянул и сжал, как я всегда хотел, чтобы сжимали мне.
«Довольно-таки большой и какой-то плоский, не такой, как у тебя». Я протягивал руку, сжимал его, а лицевые мышцы автоматически меняли мой облик, придавая глазам женское испуганно-начальственное и собственническое умиление и этот мягкий неизбежно блядский свет. Это было невозможное сочетание мягкости, округлости и твердости. Возникло постыдно-родственное чувство отцовскости и материнскости одновременно. Во всей вселенной ты вдруг нащупал что-то невозможно тайное и главное между собой и миром. Я с наслаждением и особой силой женщины чувствовал сейчас, что плоть — моя душа.
— Как красиво и гордо развевается этот флаг.
— Ага. Это флаг нашей любви.
— Да.
— Пойдемте, барон, допьем наше вино.
— Пойдем.
— Я сейчас принесу сыр и бокалы.
Было невероятно приятно сидеть полуголым на ночном балкончике.
— За тебя, Анвар! Мы уедем с тобой в Ялту, скроемся от всех этих людей, ты будешь выбегать из моря, а я укутаю тебя простыней, как своего ребенка.
Мы стукнулись тяжелым стеклом. Приятная холодная горечь вина на гортани. Я курил и смотрел на город далеко вниз. Мне было радостно, что Серафимычу хорошо со мной, что я для него — праздник. В ночной тишине тяжело вздыхали и длинно скрипели тормозами большие грузовики. Разносилось эхо. Одновременно вспыхивали по всему городу светофоры — красным, желтым, зеленым. Виден черный провал парка, а в небе редкие звезды.
В вагоне метро меж людских ног каталась пивная бутылка. Она блестела, отражая свет ламп и своим хаотичным, бездумным движением как-то объединяла людей. Чтобы не чувствовать этого, они старались не обращать на нее внимания, не шевелить ногами и сидели еще более чужие друг другу. Бутылка уткнулась в носок туфельки, и девушка замерла, видно было, что она уже не может читать свою книжку, что нога ее немеет. Вагон дернулся, тормозил на станции, бутылка дернулась, покатилась в обратную сторону и стукнулась об мой ботинок. Вагон тронулся, она вздрогнула и снова откатилась к туфельке той девушки. Я непроизвольно усмехнулся. Потом, когда электричка притормозила в тоннеле, бутылка развернулась и по старой линии прикатилась ко мне. Я увидел, что девушка улыбается и, пряча от меня невольную, нежеланную улыбку, отворачивает лицо. На следующей остановке бутылка по чуть измененной линии подкатилась к другой её туфельке. Я проследил за нею, и мы с девушкой одновременно улыбнулись друг другу, будто между нами бегал дурашливый и знакомый нам щенок, и также отвернулись каждый в свою сторону. Но, даже глядя в разные стороны, мы теперь видели и чувствовали друг друга, словно появилось обязательство между нами. И я мучился, что мы можем выйти на одной станции, и нам, может быть, придется идти в одном направлении. Мне будет неловко идти следом за нею и еще более неловко обогнать ее молча, и уйти, обрывая и комкая что-то в душе, думая о каком-то следующем разе, нужно будет как-то заговорить, как-то отметить эту смешную бутылку и, наверное, провести с этой девушкой всю свою жизнь. Девушка вышла раньше и, напоследок, улыбнулась бутылке, которая каталась теперь между мною и пустым местом.
И вдруг это взблеснуло рядом со мной. Я увидел её боковым зрением. Чьи-то женские бровь, глаз, скулы. На долю секунды некрасивый профиль вспыхнул в воздухе между двумя дверьми. Челка, серые глаза, некрасивое лицо и стройная фигура. Она в длинном облегающем платье защитного цвета, на ногах высокие ботинки военного образца. Я узнал и понял её, эта женщина имела прямое ко мне отношение, она была я. Мне показали её. В душе застыло тяжелое ощущение постыдной родственности и тревожного страха. Её лицо также блестело в воздухе, но теперь только в моей памяти, а потом я уже сам почувствовал ее большую, упругую, с твердыми сосками грудь, большие бедра, ее по-женски полный зад и то, как напрягается ее клитор в моем члене. Фигура у нее была красивая. Мне стыдно было дать ей какое-то имя, известное хотя бы мне одному, нет. Её мгновенно взблеснувший профиль оттиснулся в моей глазной памяти. Она, родившаяся вместе со мной, теперь выдала и обозначила себя, и во мне поселилось недоуменное и равнодушное знание нашего тайного и вечного сожительства. Это она прорывалась из меня иногда громким женским смехом, которому даже я сам удивлялся. Это она выбирала для меня друзей, и потому я не мог объяснить себе опасной дружбы с некоторыми из них. Они ей, видимо, нравились. Это она задерживала мой взгляд на красивых юношах в транспорте, и мне становилось неловко, и я равнодушно продолжал смотреть сквозь них. Это ей могла быть неприятна Асель и все ее слишком женское. Я поднялся, уже ясно чувствуя и неся ее в себе, она смотрела из моих глаз. Поправила шнурок ботинка и одернула платье.
«Привет, чувак».
Заехал на «Байкал». Никого за звонком. Покурил, надеясь дождаться Димки. Пришлось лезть через балкон. Собрал кое-какие пожитки, взял свои лакированные туфли, сложил в пакет. Так же вылез через балкон.
На «Войковской», прямо на трамвайных путях меня остановили менты.
Мне было уже все равно. Они вызвали патрульную машину. Поехали. Смотрел на солнечный свет из-за решетки. Отделение было рядом с кинотеатром «Варшава».
Сидел в «обезьяннике» за обычной, сваренной из арматуры решеткой. Пакет остался у дежурного.
Мимо прошел милиционер.
— Ты, казел, отдай мои сигареты! — вдруг завопила бомжиха рядом со мной.
— Я щас так дам, что у тебя «давалка» отвалится, — усмехнувшись, сказал он и замахнулся дубинкой.
Просидел час. Читал вырезанные на скамье надписи тех, кто здесь был. С грустью и насмешкой над собой, вспоминал Асель.
«Деньги ненавидят меня, просто с каким-то наслаждением кончаются, и мои карманы свободно и радостно вздыхают, даже кошелька нет».
Привели еще одного человека, чисто, с иголочки одетый кавказец, он брезгливо смотрел на бомжиху, морщился и цыкал языком, когда она орала.
— Кто Бегичев? — спросил дежурный.
— Я.
— Бегичев, в компьютере пробито, что ты отбыл на постоянное место жительства в Алмату.
— У меня российская прописка, я россиянин. Я к жене уезжал.
— Значит, будем высылать назад к жене… О, захвати одного к Сурикову на Казанский, — остановил он кого-то там за углом.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Tanger - Фарид Нагим», после закрытия браузера.
