– Это тебе, – сказал он. Девушка взяла книгу и вопросительно посмотрела на Сапожникова.
– Ага… Моя, – подтвердил Сапожников. На книге было написано «Svoj celovek».
– «Svoj celovek»… А автограф?
– Ух, я и забыл. Дай ручку! Я тебе и адрес свой напишу. Когда приедешь в Москву, обязательно позвони… Ты бы только знала, какой bortsch варит моя жена!
Девушка развернула сверток. Из бумаги показались головы трех деревянных кукол.
– Matryoska! – воскликнула девушка. – Но зачем мне три?!
– Да я вот взял с собой… Сувенир. Думал, может, с кем-нибудь познакомлюсь, подарю. Русский сувенир… – смутился Сапожников.
– А разве вы ни с кем не познакомились?
– Да как тебе сказать, – сморщился Сапожников, посмотрел на летное поле, а потом быстро спросил: – Сколько еще до отлета?
– Время есть. Объявят.
– Слушай, а вдруг с ним что-нибудь случилось?
– Не думаю. Скорее всего он действительно ждет вас в Белграде, – сказала девушка и перевернула страницу с посвящением. – Я обязательно прочитаю вашу книгу, честное слово… – продолжала она, изображая серьезность. Сапожников снова потянулся к пакету под столом.
– Слушай, Аня…
– Что теперь? – засмеялась девушка. Сапожников вытащил руку из пакета и нервозно забарабанил по столу.
– А почему ты все время смеешься, а? Слушай, ты уверена, что у тебя нет иголки с ниткой?
– Нет, – сказала девушка, пожала плечами, дунула на свою челку, закатила глаза и рассмеялась.
– Смейся, смейся… – пробормотал Сапожников и опять сунул руку в пакет. Теперь он двумя пальцами вынул коробочку и бережно положил ее перед девушкой.
– И это тебе.
– Еще что-то?! – воскликнула девушка и открыла коробочку. Там были мужские часы.
– Но у меня есть часы, – показала девушка свои часы и щелкнула пальцем по циферблату. – Они даже идут.
– Бери. Я их взял на всякий случай, думал, если познакомлюсь с какими-нибудь…
– Людьми… – перебила девушка весело. – Ох, Витя, да вы просто фокусник! Что там у вас еще в ваших пакетах под столом? Отвечайте! – добавила она, изображая строгость. Сапожников вдруг сник и вздохнул.
– Эгей, что случилось? – спросила девушка примирительно.
– Ничего… – махнул рукой Сапожников и опять посмотрел на летное поле.
– Ну-ка веселее. Я угощаю еще одной водкой, идет?! – Сапожников растроганно кивнул головой и глубоко задумался. Официант принес водку быстро. Сапожников опять, охватив рюмку всей пятерней, повозил ее по столу, а потом резким движением вылил содержимое себе в горло.
– Мы тоже люди, – сообщил он куда-то в сторону взлетной полосы, заканчивая, таким образом, вслух свой внутренний протест против неизвестно чего, и оторвал пуговицу таким страстным и решительным движением, словно это была не пуговица, а его собственное сердце. Девушке на миг показалось, что он и пуговицу положит перед ней, но Сапожников сунул ее в карман. Тут они услышали, что пассажиров, вылетающих через Белград в Москву, просят пройти к выходу номер четыре. Сапожников принялся собирать свои пакеты, но девушка, опустив на нос очки, попросила:
– Подождите минутку…
Она быстро вернулась с маленьким свертком в руке.
– А это вам, – сказала она и чмокнула Сапожникова в щеку.
– Аня, да ты что, не надо было… – смущенно пробормотал Сапожников.
– Ну, теперь пора, – сказала девушка, дружески толкнула Сапожникова локтем, и он послушно последовал за ней.
Девушка выскочила из здания аэропорта и подняла руку, подзывая такси. Заметив на своей руке двое часов, мужские и женские, она рассмеялась и весело замахала рукой, как будто звякая невидимыми браслетами.
– Вижу, вижу! Что вы так размахались, – недовольно пробурчал таксист, открывая дверцу.
Виктор Сапожников дисциплинированно стоял в очереди перед выходом номер четыре и взглядом искал Трошина. Может, действительно ждет меня в Белграде? – подумал он, вздохнул, и в этот момент его взгляд остановился на телефоне-автомате. Сапожников помрачнел, нерешительно вышел из очереди и направился к телефону.
– Да… Он не появился… Не знаю… Мне кажется, он был с какой-то австрийской журналисткой… Сабина… Да… Не знаю… Не за что… Это мой долг… Да…
Сапожников повесил трубку и снова вернулся в очередь. Озираясь вокруг, он вдруг вспомнил девушкин подарок и сунул руку в один из пакетов. В мягкой бумаге он нащупал большой свежий сэндвич.
– Вот это человек… – растроганно подумал Сапожников и откусил. Сэндвич был божественным.
7
Пройдя паспортный контроль, Жан-Поль Флогю и сопровождавший его Рауль оглянулись еще раз. Жан-Поль приветственно помахал рукой. Прша помахал в ответ. И одновременно этой машущей рукой он словно стер с лица маску официанта, то выражение сдержанной любезности, которое он носил на лице все это время. Впервые за последние дня четыре Прша почувствовал, что устал. Он сел на первый попавшийся пластмассовый стул и остался сидеть как прикованный. Ему была приятна и сладкая усталость в теле, и то, что он сидит именно здесь, в аэропорту, и рассматривает освещенных оранжево-желтым светом пассажиров…
Странный тип этот Жан-Поль. Может быть, он богатый рантье с писательскими амбициями, может быть, влиятельный агент какой-то тайной организации, может быть, просто гениальный фантазер или свихнувшийся литературовед, может быть, и сам дьявол, вылезший из какого-нибудь романа – в любом случае нетрудно установить, кто он такой, но это вообще неважно, потому что несомненно одно – Флогю обладает МОГУЩЕСТВОМ. Правда, это слово часто используется просто как синоним денег, но и это неважно. У Прши был обостренный нюх. Как у волка. Говорят, волки никогда не нападают на сильного человека, их жертвами всегда становится слабый. У Прши нюх был исключительный. Он развивал его подсознательно. С детства. С первого мяча, который у него отняли во дворе, с первого подзатыльника, с впервые разбитого носа… Он развивал свой нюх, наблюдая за отцом, когда-то сильным человеком, которого доносы и тюремные истязания превратили в ничтожество. В добычу волков. На отцовском лице, как на экране, он видел слабость. Прша знал наизусть каждую его морщину, каждую гримасу, каждое выражение. Страх, однажды поселившись в человеке, не исчезает никогда, наоборот, он накапливается, и все усилия замаскировать его становятся все более безнадежными. И позже, у других, он много раз видел эти предательские признаки страха, он подстерегал их появление, а иногда они являлись сами неожиданно. И он поклялся себе, что никогда не позволит превратить себя в добычу волков – все, что угодно, но только не стать добычей, лучше он будет прикидываться клоуном, хамелеоном, попугаем, все равно кем… Важно одно – в решающий момент его собственные зубы должны быть готовы сомкнуться на чужой немощной шее.
