Вместе с мадам Массо он прошагал к дверям.
— Ты идешь? — спросил он Аниту. Та покачала головой, и он закрыл за собой дверь.
Их не было дольше, чем необходимо, чтобы выяснить, улегся ли ветер. Она сидела в запертой комнате, чувствуя, что обед был пустой тратой времени. Когда они спустились, мадам Массо начала настаивать на том, что Тому вовсе не нужно провожать ее домой. Однако Анита видела, что он твердо решил пойти с ней.
— Но меня же здесь все знают, — возражала она, — и еще не стемнело. Никому и в голову не придет ко мне приставать. В любом случае, ветер стих, и в воздухе почти нет пыли. Останьтесь.
— И не подумаю.
XVI
Когда мадам Массо несколько церемонно попрощалась с Анитой, они вышли, и Анита поспешила на крышу, чтобы немного подышать свежим воздухом. Ветер утих, и вновь стал виден спокойный и грязный городской пейзаж. Было очень тихо: лишь изредка безмолвие пронзал собачии лай. От сознания скорого отъезда у Аниты поднялось настроение, и она даже почувствовала некоторую ответственность перед этим домом. Ей пришло в голову, что хорошо бы спуститься и поблагодарить Джохару за то, что она с таким старанием приготовила отменный обед для гостьи. Стоя в кухне, освещенной двумя свечами, Джохара выслушала похвалу со своим привычным невозмутимым достоинством. Общаться с ней было трудно, поэтому Анита улыбнулась, вышла во двор и посветила фонариком во все стороны. Затем вернулась в комнату, где они обедали, — там гудела керосиновая лампа. Перед тем как подняться на крышу, она оставила дверь открытой, и комната теперь проветрилась. Анита села на подушки и начала читать.
Том вернулся быстрее, чем она ожидала: футболка была насквозь мокрая.
— Что ты так вспотел? — спросила Анита. — Уже ведь не жарко.
— Я почти бежал на обратном пути.
— Зачем? Никакой спешки нет.
Она прочитала еще пару строк и положила книгу на кушетку рядом с собой.
— По крайней мере, теперь мы знаем, что она не лесби, — сказала Анита.
— Ты в своем уме? — закричал он. — До сих пор об этом думаешь? И почему это мы знаем теперь, но не знали раньше? Потому что она не клеилась к тебе?
Она быстро зыркнула на него:
— Заткни клюв! Мне стало предельно ясно, что она интересуется тобой.
— И откуда же такая ясность?
— Ну, во-первых, она ворковала над твоими картинами.
— Просто французские манеры.
— Да, знаю, но никакой этикет не требует тех притворных похвал, какие она расточала.
— Притворных? Они были совершенны искренни. На самом деле, она очень многое говорила по существу.
— Я вижу, ты падок на лесть.
— Знаю — ты просто не в силах поверить, что кого-то могут взволновать мои картины.
— Ах, Том, ты несносен. Я этого не говорила, но, по моему личному мнению, сегодня ее взволновали отнюдь не твои работы.
— Ты хочешь сказать, что интерес у нее сексуальный?
— А что, по-твоему, я еще хочу сказать?
— Ладно, допустим, и допустим, что я ответил ей взаимностью, — неужели это так важно?
— Конечно, нет. Но мне это кажется занятным.
— Ты просто хотела, чтобы я судил о своих работах объективно. Ты, разумеется, права, и я должен это ценить. Но не могу. Так приятно, когда тебе говорят, как ты хорош. Потом хочется немного посидеть и посмаковать комплименты, которые только что услышал.
— Извини, — сказала она. — Я вовсе не собиралась принижать значение твоих работ или портить тебе настроение.
— Возможно, но разговоры об этом сейчас все же его портят.
— Прости, — сказала она, но тон не был извиняющимся. — По пути домой мадам Массо еще говорила о твоей живописи?
Он рассердился:
— Нет, — и минуту спустя продолжил: — Она рассказала длинную запутанную историю о двух студентах из Йеля, которых на прошлой неделе нашли мертвыми под Гаргуной. Мы здесь ни о чем никогда не слышим. Вызвали старого мсье Бесье. Полиция узнала, что его грузовик видели там за пару дней до того, как их обнаружили. Ну разумеется — ведь в нем были мы. Ребята катались на мотоцикле и попытались проехать по песку.
— Произошла авария? — Ей удалось сохранить ровный тон. «Нет нужды, — подумала она. — Никто ничего не знает».
— Они врезались в какие-то большие валуны и разбились всмятку. Но умерли, очевидно, не от ран.
— От чего же? — Голос у нее был слишком слаб, но он не заметил. «Нужно продолжать этот диалог так, словно он не имеет абсолютно никакого значения», — сказала она себе.
— От солнечного удара. На дурачках не было одежды. Только шорты. Никто не знает точно, когда произошла авария, но, наверное, они пролежали там голые два или три дня, с каждым часом все больше обгорая. Непонятно, почему никто из деревни не увидел их до этого. Но люди, конечно, редко блуждают в дюнах. И к тому времени, когда кто-то увидел, солнце уже доконало их.
— Какая досада, — она снова увидела перед собой яркие красно-синие шорты, кровь на загорелых телах и погнутую хромированную клетку над ними. — Бедняги. Ужасно.
Том продолжал говорить, но она не слышала его, а немного спустя пробормотала:
— Жуть.
XVII
Теперь, когда до отъезда в Париж осталось несколько дней, Аните остро захотелось освободиться от тумана сомнений и страхов, которые изводили ее с того дня в Гаргуне. В основе, конечно, лежал сон: она не видела его уже несколько ночей. Еще оставался Секу. Если бы она уехала, до конца не выяснив, как он связан со сном, то считала бы это главной неудачей своей жизни. Уроды мертвы, но Секу жив — возможно, он окажется полезен.
— Секу здесь? — спросила она Тома. Тот удивился:
— Вот те на! Хочешь повидать его?
— Мне захотелось прогуляться вдоль реки, и я подумала: может, он пойдет со мной.
Том помедлил:
— Не знаю, как он. У него беда — в ноге началось заражение. Я посмотрю, в доме ли он, и скажу тебе.
Секу сидел в комнате рядом с кухней, и Том предложил еще раз продезинфицировать рану. Заметив Аниту, стоявшую за дверью, Секу засмущался.
— Если хочешь, можешь войти и посмотреть, — сказал Том: он терпеть не мог чрезмерную стыдливость местных мужчин. — Глубокая, от лодыжки до самого колена. Не мудрено, что попала инфекция. Но уже гораздо лучше. — Он сорвал пластырь, придерживавший повязку. — Все сухо, — возвестил он. — Бесполезно спрашивать его, больно ли, ведь он скажет, что нет, даже если боль убийственная. Tout va bien maintenant?[27]
Секу улыбнулся и ответил:
— Merci beaucoup. La plaie estfermée.[28]
