— Дом чудесный, но далековато от Шведской Гавани.
— Купите, а меня сделайте своей любовницей. Разве вам не хотелось бы иметь любовницу, которую вы сможете навещать, когда бываете в Филадельфии? Конечно, я не красива и не молода. Но женственна. Этот адвокат взбесил меня тогда своей наглостью.
— Конечно, я куплю дом, если получу вас в придачу.
— Ну, вот мне и награда за наглость мистера Джонаса Рипли.
— И поделом вам, раз вы имеете дело с такими адвокатами, как Джонас Рипли. Я знал его только по университету — с тех пор мы фактически не встречались, но думаю, что он не очень изменился. Он из тех адвокатов, к которым обращаются за услугами только потому, что у них есть имя.
— В Филадельфии это — немаловажная причина.
— Я сказал вам что-нибудь обидное?
— Нет, нет. Мои суждения о них куда резче тех, которые вам когда-либо вздумалось бы высказать. Вы же знаете, я никогда не бывала особенно близка к этой своре. Впрочем, наверно, не знаете. За все годы, что вы с Гарри были партнерами, я так и не познакомилась с вашей женой. Да вы и сами здесь впервые, не так ли?
— Я бывал здесь в студенческие годы, но после войны вернулся в Шведскую Гавань и там остался.
— Правильно сделали.
— Почему?
— Если вы не женаты на девушке из Филадельфии, то обнаружите, что студенческая дружба не очень много значит. Эти ребята после колледжа возвращаются сюда и снова становятся филадельфийцами. Хуже всего, конечно, те, кто вообще отсюда не выезжал, а поступал вместо Гарварда или Йеля в местный университет. Так же ведут себя и бывшие члены вашего карточного клуба. Те, что носят в галстуках булавки в виде вопросительного знака.
— Клуб «Козыри». Он и до сих пор существует.
— О, я в этом уверена. Но мне известно также и то, что он существует не только для игры в вист. — Она улыбнулась и добавила: — Существовал.
— Вы улыбались вот так же, когда не хотели сказать, чему улыбаетесь.
— Тогда надо быстрее менять тему разговора.
— Вы улыбнулись, когда я упомянул клуб «Козыри». Но вы не должны были ничего об этом клубе знать. Моя жена не знает.
— Значит, вы умеете хранить секреты лучше, чем это делал Гарри. По крайней мере, некоторые секреты. Я знаю о клубе «Козыри» все. Или, вернее, знала.
— Ну, раз вы знаете наши секреты, то почему не раскроете свой? Чему вы улыбались?
Она покачала головой.
— Нет, Локи. И через тысячу лет не скажу.
— Ага, вы делаете успехи. Только что вы сказали — через миллион лет. Может быть, я сумею, пока не ушел отсюда, сократить этот срок до ста лет.
— Через миллион, через тысячу — все равно никогда. Когда вы едете в Ран?
— Через неделю-две после окончания занятий в школе. Вы уже будете там в это время?
— Да, примерно. Этот дом — моя собственность. Он не входит в разоренные владения Гарри. Через неделю-две я объявлю о его продаже и уеду — пусть покупатели приходят сюда в мое отсутствие.
— Стало быть, вы решили не продавать его мне?
Она вдруг переменила тон.
— А что если я пойму ваши слова всерьез?
— Ваши я принял всерьез.
— Вы — нет. Но за мной укрепилась репутация женщины, которая говорит то, что думает, хотя и не всегда в свою пользу. Если бы я предложила себя в любовницы кому-нибудь из знающих меня мужчин, это было бы воспринято очень серьезно. И я отнеслась бы к своим словам серьезно. Я не очень молода и не очень красива, но ничего другого мне, кажется, не остается.
— Но сейчас-то вы говорите в шутку, хотя и выглядите серьезной.
— Почему вы так думаете? Став любовницей кого-нибудь из знакомых мужчин, я оказалась бы в лучшем положении. Есть мужчины, которые ухаживали за мной, добивались близости и до сих пор хотят ее. Как вы знаете, кроме этого дома или денег, которые я за него выручу, меня ничего нет. Денег мне этих хватит, чтобы дать образование детям, но с чем я останусь через десять лет?
— Да, вы говорите серьезно.
— Это лучший для меня выход.
— И самый худший.
— В том смысле, что пойдет молва? Она уже идет. В Филадельфии обо мне всегда сплетничали, а когда застрелился Гарри, то сплетники взялись за дело вовсю. Женщины, не знавшие о том, что у него была любовница, решили, что любовника завела я. Впрочем, так оно и есть. Год назад я впервые в жизни завела себе любовника. Но он убежал, точно олень, как только пошли слухи, что Гарри разорился. Ну и побежал же он! И бежит до сих пор. Отправился в кругосветное путешествие. Разумеется, вместе с женой. До вас филадельфийские сплетни не доходят, а до меня доходят, даже когда они касаются меня лично. Только вот о моем испуганном фавне никто так ничего и не узнал.
— Меня всегда занимал вопрос: где встречаются люди в такой ситуации?
— Вас интересует, чьей постелью мы пользовались? — Она показала рукой наверх. — Моей. Моей собственной. Всякий раз, когда Гарри уезжал в Нью-Йорк насладиться своей любовью.
— А как же дети, прислуга?
— Когда все ложились спать. После десяти. Не знаю, как устраиваются другие женщины, а я — вот так.
— А его жена?
— Не знаю, что вам сказать. Боюсь, что поймете, о ком идет речь… У него довольно часто возникали поводы для ночных отлучек. Работа такая, если хотите.
— Он доктор?
— Не скажу.
— И у нее не возникало никаких подозрений?
— Она слишком хитрая для того, чтобы эти подозрения выказывать. Когда женщина, будучи замужем за очень богатым человеком, начинает подозревать его, то лучше ей молчать, если она не хочет идти на открытый разрыв. В данном случае жена не захотела ничем рисковать. Муж мог бы сказать ей правду, и она бы смирилась. Я не очень высокого о ней мнения. Нет у нее самолюбия. Все, чего она хочет, это — легкой, роскошной жизни. Коробку шоколада и скверный роман. Диадему, какой не было и у королевы Виктории. Ливрейных лакеев… О господи. Кажется, я проболталась.
— Я не знаю никого из тех, кто держит ливрейных лакеев.
— Знаете. Просто вам не приходилось бывать в их домах.
— Виноват.
— Вы знакомы с тремя-четырьмя людьми, у которых есть ливрейные лакеи.
— Видимо, я недостаточно хорошо их знаю.
— Это верно, но вы, вероятно, думали, что знаете. Поэтому и поступили благоразумно, решив не поселяться после войны в Филадельфии. А теперь поговорим о другом.
— Я с надеждой жду предстоящего лета.
— Вы тоже хотите изменить тему разговора?
