— Но это не более невероятно, чем то, что Анар не сказал мне ни слова про своё чудесное исцеление! — в тон ей воскликнула Аниаллу. — Да я бы и сама заметила.
Это прозвучало куда менее уверенно, чем ей хотелось бы. Она начинала нервничать.
— Аниаллу, я знаю, что говорю, — убеждённо сказала Талия. — Если он по-прежнему ничего не помнит, значит… значит, так и не выпил эликсир! И я…
— Подожди, подожди… — подняла ладонь Алу и наморщила лоб, пытаясь вспомнить. — Это такая красная изогнутая склянка, а горлышко, кажется, черной шелковой лентой перетянуто. — Она нахмурилась ещё больше, уже предчувствуя, что угадала. Этот пузырёк показывала ей Шада, её ревнивая служанка. Вернее, она показывала запись, как Анар его прятал. Алу тогда отругала доносчицу и запретила ей шпионить за мужем. Видно, зря…
— Не лентой, а локоном Даэры, танцовщицы псевдоалайской, — закивала Талия. — Она, когда не выступает, одна из заправил у «нулей», Хранительница Источника. Хотя это ты и так знаешь.
— Я слышала, но никогда не относилась к разговорам про «забывчивых» серьёзно. Не укусят? — показала Алу глазами на ампусов и, когда хозяйка зверей отрицательно мотнула головой уселась прямо на клетку. — Да и как всё это связано друг с другом: танай, ты, Даэра, «нули» и Анарова память?
— Ты забыла, почему «нулей» называют «нулями»? Потому что они об-ну-ля-ют-ся — теряют все воспоминания. А для чего? Чтобы облегчить работу Веиндору. Для этого они пьют воду из Источника. Шуу, оказывается, и в Бриаэллар-то приехал, чтобы изучать наших «забывчивых» (это уже потом он кремами всякими и духами увлёкся).
Вот он-то и приметил, что тот, кто выпьет нулёвской воды, сохраняет некоторые из привычек и почти все свои старые навыки — читать там, писать, колдовать, а вот память о том, как они были приобретены — уже нет, она пропадает навсегда, вместе с остальными воспоминаниями. И эффект этот, как след от наших когтей, остаётся, даже если сменишь тело… Тебе это всё ничего не напоминает? — Талия выразительно распахнула глаза.
Ещё бы! Ей очень даже напоминало. Точно так же было и с Анаром, после того как Амиалис лишила его памяти: все его умения остались при нём, а воспоминания о ранних годах жизни исчезли. Но Аниаллу и в голову бы не пришло, что такое вещество может быть у «нулей»! Хотя вся история псевдоалаев, или «плагиата с кисточками», как называла их расу Талия, была полна тайн и нелепиц…
Из предисловия Талии Мурр ан Камиан к «Псевдосветским беседам с псевдоалаями» Диафера Дарларонского.
Эта история началась с того, как один неэнхиаргский бог во время туристической поездки в Бриаэллар познакомился с алайской расой. Кошки Аласаис поразили его воображение. Ну, все эти ушки, хвостики, светящиеся глазки, телепатия и прочие магические навороты. Бог Дитриус чуть не лопнул от зависти. Есть легенда, что он даже пришёл к Аласаис и попросил сделать его си'алаем, но она отказала ему. Хотя наэй и была при этом довольно вежлива, Дитриус всё же обиделся. Он слал ей письма, в которых, цитируя многих и многих авторов, объяснял ей, как богиня должна относиться к верующим, писал о милосердии, о её долге, наконец. Наэй Аласаис отмалчивалась, хихикая про себя, что она, слава богам, не богиня и поэтому вполне может себе позволить и верующим малость похамить.
Можно было ожидать скандала или даже какой-нибудь гадости от столь импульсивного существа, как Дитриус, но, на счастье, ему нравилось слыть существом добрым (такова была одна из догм, которой он фанатично следовал), и вот, вместо того чтобы вредить Аласаис, Дитриус решил превзойти её, создав своих собственных алаев.
Результат этой невероятной задумки по всему Энхиаргу обсуждали уже многие сотни лет. А ведь Дитриус планировал, что его алаи будут жить только в лично им созданном мире и заниматься преимущественно вытачиванием статуй их великого творца из всего, что под руку попадется, сопровождая это благородное занятие вознесением хвалы ему же — милостивому и справедливому… Ходил даже анекдот, что в качестве вершины выражения верноподданнических чувств намечалось сотворение сверхстатуи Дитриуса, то есть придание всему его миру формы божественного тела.
К сотворению алаев Дитриус подошёл с логичной на первый взгляд позиции: берём алая, копируем, выкидываем ненужное, добавляем желаемое — и готово! Только, к сожалению, он не был достаточно опытен, чтобы отличить, что ценно, а что нет.
Ну, с внешностью всё было сравнительно просто. Алаи Дитриуса вышли более худощавыми, чем дети Аласаис, кошачьи ушки на их головах заменили острые и удлинённые уши, вроде эльфийских, со смешными кисточками на концах. Кисточки украшали и их хвосты, больше похожие на львиные. Хотя это были существа ловкие и гибкие, до алайской грациозности им было далеко, и кошки Аласаис находили их слишком «дёргаными».
Куда интереснее дело обстояло с псевдоалайским характером — он вышел довольно странной пародией на нрав оригинала…
Создавая алаев, Аласаис совершила небывалое: она сумела, как посмеивались они сами, «согнать котов в стадо». Но, вопреки мнению Дитриуса, дух кошки не был тем кнутом, которым она их согнала. Кошкам просто было за что любить и ценить друг друга — те душевные качества и способности, которые от природы восхищали их более всего, они счастливо находили в своих соплеменниках. Не только дух кошки и сходство тел объединяли алаев: они обладали родственными душами — душами особенными, коих было ничтожно мало во всём Бесконечном. Им было свойственно стремление к совершенствованию и умение жить в гармонии с миром, превыше всего ставили они возможность развиваться, свободу идти своим путём и общаться с теми, кто разделяет их ценности. Собрав их вместе, Аласаис дала этим душам то, чего они желали. Тепло и уютно было им вместе: лица соплеменников радовали их взгляд, слова и мысли находили отклик в сердце, и, не способные на чёрную зависть, они имели бесконечное количество поводов восторгаться своими ближними. Тел алаит лишь сделал эту связь более прочной, почти осязаемой, он помог им развить те качества, которые они и так стали бы развивать, и изжить из себя то, что они и так постарались бы подавить, да потратили бы на это много драгоценного времени. Дух кошки дал им тысячу инструментов, тысячу подсказок и советов, как построить мир вокруг себя так, чтобы жить счастливо, в согласии со своей душой.
Дитриус не понимал этого. Он не понимал, как много зависит от «анатомии» души, что она не болванка, из которой с помощью воспитания и при должном упорстве можно сотворить что угодно. Не понимал он и того, что сходство природы и стремлений нескольких существ ещё не есть гарантия того, что они будут идти к общей цели, помогая друг другу, — стремление к богатству, например, мало кого сделало друзьями… Дитриус попытался наделить свои творения общим с ним духом, дабы сплотить их, связать с собой. Он не учел только, какого свойства был этот дух — дух божества, не способного ни на благодарность, ни на уважение, ни на бескорыстную любовь к кому бы то ни было, включая собственных «детей». Его натура наложила на псевдоалаев куда более сильный отпечаток, чем он хотел, испортила их, сделав непригодными для той цели, которую он же им и поставил. Воистину, горе творцу, который, в упоении от самого акта созидания, не способен просчитать последствия хотя бы на шаг вперёд…
