– Нет, – улыбнулась Гвендилена.
– Здесь надобно горшок взять с маленькими дырочками на дне. Кладешь туда солому ячменную, цикламен – непременно дикий надо, – и пепел лозы. Потом тот же цикламен, еще горсточку, с соломой и лакрицей прокипятить, и в горшочек вылить. А вот то, что снизу вытекает, нужно собрать. А когда волосы чистые и уже почти сухие, намазать и не смывать. Так и запах приятный, и блестят.
Миа сделала шаг назад, весьма довольная результатом своих трудов.
– И вообще, – добавила она, – если мазь какую сготовить надо, волосы подкрасить или, к примеру, удалить их оттуда, где их быть не должно – это я все умею. Потому меня матушка Айне и держит. Не для черной работы, – гордо закончила девушка.
– Спасибо, Миа. – Гвендилена тряхнула головой, с удовольствием ощутив чистоту своей шевелюры. – Что теперь?
– Пожалуйте в опочивальню, госпожа. Линна уже должна платье приготовить.
Платье действительно лежало на кровати, а Линна смахивала с него несуществующие пылинки. Гвендилена, завернувшись в простыню, застыла в потрясении. Такого она даже не ожидала.
Это было что-то роскошное, ослепительно белого цвета с богатым золотым шитьем по подолу. Рядом с кроватью стояли туфельки – тоже белые и с вышивкой.
Рядом возникла Миа – она уже успела облачиться в обычный наряд, – и сняла с плеч своей новой госпожи простыню. На Гвендилену надели нижнюю рубаху, тонкую и почти невесомую, а затем и само платье, туго зашнуровав его на спине. Завершил наряд пояс – витой золотой шнур, который дважды обернули чуть ниже талии и завязали в несложный узел на уровне живота; концы шнура почти достигали колен.
Гвендилена подошла к зеркалу, закусив губу от волнения. Платье было простым и в то же время неописуемо прекрасным. С глубоким вырезом, слегка приоткрывавшим грудь, оно плотно облегало стан и верхнюю часть бедер, спускаясь вниз струящимися складками. С подолом настолько длинным, что он на добрые пару футов волочился сзади по полу, а спереди чуть приподнимался, открывая носочки туфель. Рукава – тоже с золотой вышивкой – расширялись от локтей и свободно свисали вниз. Волосы Гвендилене расчесали и забрали в сеточку с десятками тускло поблескивавших мелких жемчужин.
Дверь скрипнула и на пороге возникла дородная фигура домоправительницы. Увидев Гвендилену, матушка Айне замерла.
– Фух, – выдохнула она, – вот теперь я, пожалуй, готова поверить своим глазам. Вылитая мать… А вы чего застыли? – вдруг рявкнула кастелянша, – а ну, живо вниз! На кухне два подноса, Идвал покажет. Одна нога там, другая – здесь. Я пока тут побуду.
Девушки стремглав бросились из опочивальни. Домоправительница, одобрительно качая головой, обошла вокруг Гвендилены, чуть подправив складки на ее платье.
– Матушка Айне, – Гвендилена продолжала нервно покусывать губы, – вы можете рассказать мне…
Она запнулась. Айне понимающе кивнула.
– Не знаешь, как спросить? Садись. – Кастелянша указала на одно из роскошных кресел. И кресла, и кровать были сделаны из какого-то беленого дерева и густо украшены позолотой. Сама Айне уселась напротив, долго пристраивая свои необъятные формы между подлокотников.
– Его милость Тэлфрин не велел с тобой разговоры разговаривать, – произнесла она после минутного молчания, – но есть у меня ощущение, что ты не лыком шита. Поэтому все равно скажу. Это у них с мейстером Орнвортом, куда не плюнь, высокая политика, сто раз отмерь, один – отрежь, а мне это без надобности. У меня и свои глаза есть. Вот этими руками, – кастелянша протянула вперед пухлые белые ладони, – тебя качала. Правда, недолго.
– У меня голова крГЅгом, – пробормотала Гвендилена. – Его милость – он знал мою мать?
– Слушай. Лет двадцать назад сир Тэлфрин женился. По молодости, да по любви. В то время жила в Килгерране одна девушка, и она-то его сердцем и завладела. Да так, что женился, не спросясь отца своего. И спрашивать-то было бесполезно – не дал бы отец согласия.
– Почему?
– Каждый вассал служит своему сеньору – это ты знаешь? – Гвендилена кивнула. – Но и у сеньора перед вассалом есть обязательства. Споры разбирать, защищать, а при случае каком несчастном – опекать детей до совершеннолетия либо замужества. Ту девушку звали Дезире Белфур – из рода мелких рыцарей на западе Нордмонта. Род древний, но незнатный и небогатый. Незадолго до того чума случилась, и родители ее погибли. Девчушку граф Тэлфрин, отец нынешнего, у себя приютил, и вот здесь-то началась та самая любовь.
– Так что же? – напряженно глядя на домоправительницу, спросила Гвендилена. – Она ведь не из простолюдинок. Отчего ж быть против?
– Э-э, – махнула руками Айне, – эорлин эорлину – рознь. Даром, что в королевстве тридцать графов да герцогов, но первородных – раз, два, и обчелся. А графы Тэлфрин – первые из первых. Первородные только друг с другом роднятся. Конечно, когда детей много, тогда и в других семействах пары подыскивают, но Нитгард Тэлфрин был первенцем, и для него первая попавшаяся никак не подходила, пусть даже и дворянских кровей.
Матушка Айне привстала и плеснула себе в бокал вина. Чуть посмаковала, покатав по языку.
– Скандал случился нешуточный. Старый граф девушку прочь отослал, и женил сына на Лютгарде, дочери герцога Бедвира. А Дезире-то к этому времени уже тяжела была. Сам старик через полгода помер, его милость Нитгард стал полновластным хозяином всего Севера, и тут же вернул Дезире обратно, а та вскорости и родила. Лютгарда слюной от ярости исходила.
Домоправительница сделала еще глоток и промокнула губы маленьким платочком.
– Честно говоря, злобная была баба, высокомерная, и у самой-то нее никак понести не получалось. И когда его светлость в Лонхенбург по делам уехал, Дезире и вовсе жизни не стало. Сама она чудом смерти избежала, и поговаривали, что дочку ее отравить хотели. Так это или не так – судить не берусь, не знаю. Но только до того бедняжку довели, что сбежала она однажды из Килгеррана. Искали ее потом, да так и не нашли.
Гвендилена сидела, вцепившись в подлокотники, и едва сдерживала дрожь.
– А Лютгарда? С ней что?
– А что с ней? Ничего. Как жила нелюбимой, так и померла. Через семь лет родила-таки наследника, но те роды жизнь-то из нее и вытянули. Неугоден был богам этот союз. – Для пущей убедительности матушка Айне покивала, поджав губы. – Сыночек слабенький получился, годков до пяти не говорил даже, а потом и угас сам по себе. И, хоть и нехорошо такое говорить – может, и к лучшему.
Гвендилена оторопело уставилась на свою собеседницу.
– Да, да, – жестко сказала матушка Айне, – и нечего на меня пялиться. Свежая кровь нужна. Все эорлины корнваллисские за триста лет так меж собой переженились, что уж и места живого нет. Дядья на племянницах, кузены на кузинах. Вот и родятся у них хилые да с вокками вместо мозгов. А с другой стороны, у короля нашего четверо сыновей, и поговаривают, что каждый из них лишь боги ведают, от кого. И ничего, все здоровы. Первородное семя, даже если его в нищенку с улицы влить – первородным и останется. А Тэлфрины, да и Бедвиры вместе с ними – упрямцы, каких поискать. Ллевеллины на юге – вообще отдельная песня. Говорят, что они только на сестрах своих женятся, чтобы чистоту крови сохранить. Все традиции блюдут. Даже если эти традиции у них как кость в горле. Но теперь уж выбор у его милости Нитгарда небольшой, ибо нет у него других наследников.
