— А этот мужчина?
Кони уже смирился с тем, что должен объяснять этой женщине, без конца пристающей к нему с вопросами, самые элементарные вещи.
— Папа-директор, — ответил он терпеливо.
— Чей папа?
— Томитоми.
На другой странице рядом с вырванной фотографией был запечатлен павильон — рододендроны вокруг еще совсем маленькие. У чугунных перил стоят две старые женщины в шляпах с широкими полями и бесформенных, висящих на них мешком, длинных, почти до земли, платьях.
— Тетя Софи и тетя Клара, — объявил Кони, не дожидаясь вопроса. Его интерес проснулся. Доктор Кундерт у монитора отметил это с явным облегчением.
Страницу за страницей Симона просмотрела с Конрадом все фотографии старого альбома. Снимки парка, «папы-директора», «фройляйн Берг», «тети Софи и тети Клары». И белые пятна от утраченных фотографий.
На одном из самых последних Эльвира была в цветастом летнем платье-костюмчике с короткими рукавами, она стояла у балюстрады на террасе. Рядом с ней Вильгельм Кох, положивший — чего не было прежде ни на одной фотографии — руку по-хозяйски ей на талию.
— Папа-директор и мама, — прокомментировал Конрад.
— Чья мама?
— Томитоми, — вздохнул Конрад Ланг.
— Фройляйн Берг — мама Томитоми?
— Теперь уже да.
С последним фото произошло нечто неожиданное. На нем была запечатлена цветочная грядка вдоль живой изгороди и кадка с цветущим олеандром, ради которого, очевидно, и делался снимок. Кони долго и внимательно изучал фотографию. Наконец изрек:
— Папа-директор и Томи.томи. Симона взглянула на телекамеру.
— Папа-директор, — Кони указывал на какое-то место посреди олеандра, — и Томи-томи. — Он ткнул пальцем чуть ниже того места.
Когда Симона вгляделась повнимательнее, ей стало ясно, что фотограф забыл перевести пленку и дважды снял на один и тот же кадр. В живой изгороди она различила едва заметный контур круглой головы Вильгельма Коха. А на коленях у него силуэт ребенка.
Доктор Кундерт и Симона долго сидели над фото, пытаясь понять ответы Конрада Ланга. То, что в девичестве Эльвира Зенн носила фамилию Берн ни для кого не являлось секретом. Но если маленький Конрад знал это, значит, он был знаком с Эльвирой до того, как его мать Анна Ланг приступила к своим обязанностям служанки на вилле «Рододендрон». К тому времени Эльвира уже была женой директора Коха. Конечно, ничего невероятного в том, что молодая Эльвира, став женой пожилого мужчины, пригласила в служанки кого-то из старых знакомых, чтобы скрасить жизнь, не было.
Гораздо сильнее поразило их двойное изображение. Чем больше привыкали глаза и чем лучше они могли различить другую, более слабую картинку, тем, казалось, отчетливее она проступала. В том. что мужчина не кто иной, как Вильгельм Кох, сомнений быть не могло. А вот ребенок на Томаса похож не был. Ни характерного квадратного черепа, ни узких, близко посаженных глаз. Если малыш на кого-то и походил, то скорее на Конрада Ланга на его детских снимках.
— Почему во всем альбоме нет ни одного фото маленького Томаса? — спросил доктор Кундерт.
— Может, это как раз те, которые были вырваны?
— А почему кому-то понадобилось их вырывать? Симона произнесла то, о чем они оба вдруг подумали:
— Потому что ребенок на тех фотографиях не Томас Кох.
Той же ночью Урс позвонил Симоне.
— Мне надо с тобой поговорить. Я сейчас приду.
— Нам нечего обсуждать.
— А что ты скажешь про фотографии, которые украла у Эльвиры?
— Я только брала их на время, чтобы сделать копии.
— Ты вломилась к ней в дом.
— Я открыла дверь ключом.
— Ты вторглась в ее личную жизнь. За то. что ты сделала, нет никакого прощения.
— Я и не прошу о прощении.
— Но сейчас ты немедленно вернешь все фотографии!
— Она боится этих фотографий. И постепенно я начинаю понимать почему.
— Почему?
— Здесь что-то не так. В ее прошлом. И она опасается, что Конрад вытащит все на свет божий.
— Что такого может вытащить на свет божий больной человек?
— Спроси Эльвиру! Спроси ее. кто был на фотографиях, которые она вырвала!
Томи тихонько лежал на торфе в сарайчике садовника, тепло укрытый джутовыми мешками, и боялся пошевелиться. В парке все было под снегом, а с неба падали fazonetli. Она ищет его!
Если найдет, то кольнет и его тоже. Как папу-директора. Он все видел.
Он проснулся, потому что папа-директор разговаривал так. как всегда после шнапса. Громко и не как обычно. Он слышал, как папа-директор поднялся по лестнице и начал громыхать и бушевать в той комнате, где спали он и мама.
Томи встал и посмотрел в щелочку в дверь — она всегда оставалась приоткрытой, пока они не легли в постель. Его мама и мама Кони, поддерживая папу-директора под руки, провели его в спальню и посадили на кровать. Мама Кони протянула ему шнапс. Они раздели его и уложили в постель. Потом мама Кони уколола его иглой. Они накрыли его, потушили свет и вышли из комнаты. Кони открыл дверь пошире и подошел к папе-директору. От него сильно пахло шнапсом. Свет вдруг зажегся, это вернулась мама Кони. Она взяла его за руку и отвела в детскую.
— Почему ты уколола папу-директора? — спросил он.
— Если ты еще раз такое скажешь, я и тебя уколю, — ответила она.
Рано утром он услышал множество голосов в соседней комнате. Он вылез из кровати, чтобы посмотреть, что там такое. Там было полно людей, и среди них его мама и мама Кони. Папа-директор лежал в кровати не двигаясь.
Тут его увидела мама Кони и увела из комнаты.
— Что с папой-директором? — спросил он.
— Он умер, — ответила она.
За окном падал снег. Он рос все выше и выше. Падал на крыши и деревья. Томи закрыл глаза. Здесь она его не найдет. Но, проснувшись, почувствовал, что ему больно руку. а когда посмотрел на нее, то увидел, что рука привязана и из нее торчит игла. Значит, она все-таки нашла его!
Он выдернул иглу. Зажегся свет. Он закрыл глаза.
— Не надо меня колоть!
И на «Выделе» свет тоже еще горел. Урс пришел к Эльвире очень поздно. Они сидели в салоне. В камине мерцали остатками огня последние угли.
— Она говорит, ты боишься этих фотографий, потому что что-то не так в твоем прошлом. Ты опасаешься, что Кони это вспомнит.
— Что может быть не так в моем прошлом?
Урсу трудно было бы сейчас сказать, обеспокоена Эльвира или нет.
— Она просила тебя спросить, кто был на тех фото, которые вырваны. Нет, вот теперь видно, что она беспокоится. — Не знаю, что она имеет в виду.
