Итак, завтра в пятнадцать часов, в той же квартире в Семенцах, помнишь?»
Когда Антон отложил письмо, руки у него дрожали. Боже, ну и женщина! Бедный Михаил Иванович Урусовский! Шантажировать бывшего любовника его же письмом! Шантажом принуждать женатого человека к встрече с нею; да зачем ей это надо было? Для того, чтобы в кровь выплеснулся адреналин? Для того, чтобы сделать острее их встречу? Интересно, встретились они, или прадед оказался сильнее?
В конверте лежал еще один документ – отпечатанный на машинке, на пожелтевшей бумаге, и адре сован он был Анне Наруцкой. А подписан Ольгой Урусовской, женой Антонова прадеда.
«Анна! Не буду кривить душой, утверждая, что уважаю Вас или хотя бы ни в чем Вас не обвиняю. Нет, обвиняю и требую оставить в покое моего мужа. Вы достаточно покуражились над ним и надо мной. Но у меня двое детей, и им нужен отец. Мне есть чем повлиять на Вас. И если Вы предпримете что-то против моей семьи (хотя Вы и так уже предприняли достаточно), если будете мстить, знайте, я пущу в ход то, что имею против Вас. Поверьте, этого будет достаточно, чтобы раздавить Вас как гадину.
Ольга Урусовская, жена своего мужа.
8 декабря 1932 г.»
«Дорогая моя Ольга Урусовская, „жена своего мужа“! Не думайте только, что меня испугали Ваши дешевые угрозы. Меня, которая на короткой ноге с весьма влиятельными персонами! Успокойтесь. Я утратила интерес к Мишелю, он стал мне пресен. Но не скрою, что я ушла с вашей дороги не только поэтому.
Должна признать, что Мишель меня переиграл. Его ходы оказались сильнее моих. Да, это я вынудила его спрятать часы, а потом донесла на него. И если бы не его стремительная поездка в Москву, сейчас бы он был, сами знаете, где. Но вынудила я его не угрозами и не насилием, а всего лишь играя на струнах его честолюбия. Он неоднократно при мне повторял, что на строительстве Большого дома работают заключенные, среди которых много честных, ни в чем не повинных людей. И когда он получил в подарок от Менжинского часы, я вспомнила эти его слова. Жаль, что он не решился совсем избавиться от них, тогда бы шансов у него было меньше, уж я бы позаботилась об этом.
Так что заберите своего не в меру честолюбивого героя. Мне он не нужен.
Анна N.»
Антон поежился. А вообще, интересная история собственной семейки вырисовывается. Прадедушка как переходящее красное знамя...
Больше в конверте ничего не было. Можно отдохнуть и подумать. Собственно, подумать осталось только над одним: кому врали старушки насчет личности умершего соседа, Полякова Г. В.? Ему или оперуполномоченному, которого они потом обвинили в краже? Похоже, что и обвинили специально, чтобы в случае необходимости бросить тень на его слова о личности покойного.
Если они врали Антону, то Годлевич был их соучастником. И его они прятали в свой день рождения от следователя. Конечно, им совершенно не нужно было встречаться, следователю прокуратуры и второму брату Годлевичу.
Господи, и как Антон раньше не догадался?! Это же они гонялись за зеркалом, видимо, считая, что оно принадлежит им по праву. Только использовали для этого мужчин, как всю жизнь делала их мать. Паммель каким-то образом, скорее всего, через Годлевича-старшего, заполучил зеркало обратно; все-таки это было его детище, уникальный экспонат, как сказал доцент Паперный. Возможно, память к Годлевичу-старшему стала возвращаться, или он вспомнил все после встречи с Паммелем. Паммель рассказал Годлевичу про судьбу его детей, про любовь к Анне Наруцкой, и тот действительно все вспомнил, вот только жить с этими воспоминаниями не сумел, умер почти сразу.
В одном Антон не сомневался: перед смертью он успел рассказать старушкам, что зеркало у Паммеля. И младший Годлевич должен был помочь им завладеть зеркалом. Интересно все же, кто разработал такой план – войти на место происшествия в качестве понятого, осмотреться, возможно, даже сделать слепок ключей от комнаты и от квартиры тоже, потом проникнуть туда под покровом ночи и, зная секрет, сложить зеркало и вынести его, либо спустить из окна, а потом забрать.
Как же получилось, что зеркало осталось у Годлевича? Не за это ли он поплатился жизнью? Если он отказался отдавать старушкам раритет, зная, что это уникальная интегральная пластина, но не подозревая о другом, губительном, секрете зеркала? И вечерами наслаждался изображением своей бывшей любовницы, постепенно теряя физическое и душевное здоровье.
Ладно, что гадать... Надо бы позвонить в прокуратуру и выяснить у Спартака Ивановича, как продвигается расследование. Только ведь никто не поверит, что это старушки – божьи одуванчики долбанули по башке здорового парня, следователя прокуратуры. А?
Но вместо номера прокуратуры он набрал номер репортера из редакции, где не так давно работал.
– Русланчик, привет, – сказал он, услышав жизнерадостное «Але!». – Это Антон.
– О! Юрист, что ли? – обрадовался репортер. – Как дела?
– Нужна твоя помощь. Заодно и тебе фактурки подкину, хочешь?
– Когда это я отказывался? Ну, куда подскочить?
– Я вообще-то в больнице, и ко мне никого не пускают...
– А что у тебя? Атипичная пневмония?
– Нет, всего лишь черепно-мозговая травма, – пококетничал Антон.
– Понял. Бандитские пули?
– Во-во.
К радости Антона, Руслан сообщил, что у него есть доступ к источникам, пьющим из архивов НКВД и ГПУ, как он замысловато выразился. Выслушав просьбу, он пообещал позвонить, как только будет, что сказать, и отключился. Было похоже, что он уже понесся выполнять.
22
После этого Антон уже начал набирать номер следователя Яхненко, но Спартак Иванович его опередил. Он сообщил, что снял с него блокаду, теперь к Антону всем можно, поэтому он вечером приедет, и привезет с собой...
– Водку? – проявил проницательность следователь Корсаков.
– Сам ты водка, – беззлобно ругнулся Спартак, – Татьяну.
Они с Таней приехали после рабочего дня, приволокли портативную видеодвойку, устроились поудобнее и вставили кассету с записью допроса одной из сестер Покровских. Той, которая хладнокровно пыталась убить двоих человек. Своего сына и его, Антона.
Он с изумлением смотрел на хрупкую старушку, которая была все так же аккуратно причесана (в какой-то момент он даже усомнился – а не парик ли на ней, настолько гладко, волосок к волоску, лежали ее белые букольки) и ничуть не смущалась перед камерой, охотно рассказывала все ровным голосом, сложив ручки на коленях, как примерная гимназистка. Спартак, проводивший допрос, конечно, смотрелся рядом с ней как деревенский хам рядом с потомственной графиней.
– Разумеется, Юрий Семенович все рассказал нам. Встретил Паммеля на улице, и тот привел его к себе, долго взывал к его памяти, а потом показал фокус с зеркалом. И тут Юрий Семенович, разумеется, вспомнил. И про Ангелину вспомнил, а ведь раньше не признавал, считал ее золовкой своей, и только.
