— Мацуда? — спросил он с подозрением. — По-моему, журналист, который приходил вчера, тоже называл себя Мацудой.
Я понял слова Мори, почему журнал хорошо продается. «Сан» внимательно следил за судьбой каждого из пострадавших. Я постарался в подробностях вспомнить свой телефонный разговор с Мацудой. Мне потребовалось на это несколько секунд, и, хотя и с трудом, я вспомнил его полное имя.
— А-а, вы про Юити? — спросил я. — У нас два Мацуды. Меня зовут Сатио Мацуда. Юити попросил меня уточнить некоторые детали, о которых он забыл спросить. У вас найдется время?
Мальчишка пристально посмотрел на меня и наконец произнес:
— Вы не могли бы передать господину Мацуде мои извинения: вчера дедушка рассердился. Не успели закончить заупокойную службу, а тут… Вот дедушка и… В общем, он выгнал господина Мацуду.
«Вот как?» — подумал я. Похоже, обстоятельства складывались в мою пользу. Он еще школьник, так что визитки у меня просить не станет. А может, повлияла долгая жизнь за границей. Симпатичный парнишка. Мне показалось, что я совершаю преступление. Наверное, с моральной точки зрения так оно и было.
— Соболезную по поводу кончины вашей матери. Юити просил меня передать: он сожалеет, что побеспокоил вас в такой день. С дедушкой все в порядке?
Мальчик кивнул.
— Он совершенно выбит из колеи. Сейчас лежит, отдыхает. На втором этаже.
Я подумал о том, что на виду постоянно только этот мальчуган. Никакого намека на присутствие отца. И в интервью по телевизору, и сейчас.
— Извини, пожалуйста, за бестактный вопрос, но твой отец живет с вами?
— Папа умер год назад. И теперь этот взрыв, у него — я имею в виду дедушку — случилось что-то вроде шока. Нас постоянно осаждают полицейские и медиа. Ой, простите. Я сейчас не вас имею в виду.
Не по годам вежливый парнишка. Называет деда он,[66]а прессу — медиа, но говорит вежливо и грамотно. Он производил на меня то же впечатление, что и в телевизионном интервью. Пора было переходить к теме разговора. Сегодня сюда наверняка наведаются и другие, не только Мацуда. Вполне вероятно, в большом количестве.
— Ничего страшного, — улыбнулся я. — Вы много времени провели за границей, да?
— Да. Мы вернулись три года назад. По делам отца мы долго жили вдали от Японии. И теперь я никак не могу привыкнуть к школе.
— Да? А где вы жили?
— В Нью-Йорке. Никуда не переезжали. Лет восемь, наверное. У отца была длительная командировка в нью-йоркское представительство торговой компании.
«Значит, Нью-Йорк, — подумал я. — Одиннадцать лет назад уехали и три года назад вернулись. По времени совпадает».
— Вот как? Говорят, мама сочиняла хокку, вероятно, она давно начала увлекаться японской поэзией?
— Нет. С тех пор как приехала в Нью-Йорк. Похоже, за границей ее стало интересовать все японское. Но я перепутал. Господин Ямадзаки сказал «танка». Он видел меня в какой-то новостной программе и поправил ошибку.
— Господин Ямадзаки? Он как-то связан с погибшей Юкано Ямадзаки?
— Да, ее отец. Я первый раз говорил с ним о случившемся. Вчера утром подумал: «Надо бы выразить соболезнование» — и позвонил ему. Тогда-то он меня и поправил. Я не интересуюсь японскими короткими стихами и почти ничего о них не знаю.
— А что сказал господин Ямадзаки?
— По-моему, он ненавидит и полицию, и медиа. Он вовсе не плохой человек, но, похоже, старой закалки. Поэтому он предупреждал: «Извини, что вмешиваюсь, но лучше не разговаривать со СМИ. Неизвестно, что они напишут». Не обижайтесь, пожалуйста, это он так считает. Но я хочу стать журналистом, поэтому мне интересны интервью для медиа. Я собираюсь когда-нибудь вернуться в Штаты и поучиться там журналистике.
— Думаю, из тебя получится отличный журналист. Что ни говори, а основа журналистики — это любопытство.
Он радостно улыбнулся в ответ. Улыбка человека, у которого есть мечта. Где мои времена, когда я жил мечтой? По крайней мере, теперь я понял, откуда у него интерес в глазах. И почему он столь любезен со мной.
— Значит, погибшая госпожа Ямадзаки была подругой твоей мамы? Ты тоже хорошо ее знал?
— Да. В Штатах. Когда мы жили в Уайт-Плейнс, госпожа Ямадзаки часто приезжала к нам в гости с Манхэттена. Я много с ней общался.
— Уайт-Плейнс?
— Жилой район в пригороде Нью-Йорка.
— Он находится рядом со Скарсдейлом?
— Да, совсем близко. А что?
— Так, ничего. Раз вы так долго прожили в Нью-Йорке, у твоей мамы, наверное, было много подруг. Например, среди любительниц танка.
— Да, очень много. С некоторыми из них она поддерживала связь, вернувшись в Японию.
— А ты не знаешь Юко Мацуситу?
Он задумался.
— Этого имени я не слышал. Но точно сказать не могу. В Штатах мама была ядром группы, так что она знала много имен и фамилий. К тому же я абсолютно не интересовался ее занятиями. И об этой группе мы с ней практически не говорили.
— Получается, твоя мама была кем-то вроде организатора? Ты не помнишь, когда она создала это объединение?
— Объединение?
— Группу любителей танка.
— А, вот вы о чем. Я был еще маленьким. Наверное, сразу после того, как мы приехали в Нью-Йорк.
— И как называлась их группа?
Парнишка почему-то заулыбался:
— Они всегда пользовались аббревиатурой. Странное название для группы поэтов, совсем не поэтическое. ВЦП.
— ВЦП?
— Заглавные буквы от «Воспоминания о Центральном парке». Они любили собираться на свежем воздухе и часто устраивали встречи в Центральном парке. Вот и назвали себя в его честь.
— Значит, они продолжали регулярно собираться и здесь, в Японии?
— Видимо, да. Мама уходила из дому каждую третью субботу месяца. Но я не знал, что они собираются на Синдзюку.
— И тем не менее ты сразу же оказался на месте взрыва. Как ты догадался, что твоя мать — среди пострадавших?
Мальчик помрачнел.
— Я был в школе. Школа находится на Сибуе. Во время занятий туда позвонили. Как сказали в полиции, мамины автомобильные права чудом остались целы. Я помчался на Синдзюку. Маму удалось опознать.
— Прости, — сказал я. — Но почему все-таки парк Тюо?
— Я не знаю. В полиции тоже об этом спрашивали. Он ведь — даже я знаю — такой крошечный и неприметный.
— Да, если судить по заграничным меркам. Но возможна и такая версия. Парк Тюо по-японски означает «Центральный парк».
