Именно в это мгновение Тойер нарушил молчание и вежливо поинтересовался:
— Близкие зовут вас Помпон?
Магенройтер в отчаянии сжал руки:
— До недавнего времени — скажу вам, хотя это совсем не относится к теме нашего разговора, — я тренировал в Вагхойзеле юношескую команду по баскетболу, и они прозвали меня Помпон. Не знаю почему, да если бы и знал, вас это не касается. Я бросил ребят из-за назначения в Гейдельберг, и эта чашка — прощальный подарок.
— А! По баскетболу, — повторил Тойер, с трудом отличавший его от поло.
— Я знаю, что вы подумали, — заявил Магенройтер, повышая голос, — для вас я типичный негр. Жесткий, успешный, заботится об уличных детях. Проклятие!
Тойер попытался было возразить, но не тут-то было.
Магенройтер продолжал еще громче:
— Между прочим, я негр только наполовину, просто у меня темный цвет кожи. Моя мать, глупая девчонка-хиппи из Оффенбурга, поехала в Индию и трахалась там с африканским строителем, а тот через три недели угодил под автобус.
— Но потом он поправился? — заинтересованно спросил Тойер.
— Нет, разумеется, он умер! Черт, черт, черт!!! Автобус! Как может поправиться человек, если его переехал автобус! Набитый до отказа индийский автобус! — Магенройтер вскочил и швырнул папку в батарею; батарея звучно загудела — Тойеру даже понравилось. — Затем она вернулась в Германию и вышла замуж за адвоката Магенройтера, редкостного неудачника, с которым у меня вполне нормальные отношения, мы с ним любим смотреть космические эпопеи. Я вырос на скучнейшей до безобразия Рейнской равнине, жил скучно до безумия, не умею ни петь, ни танцевать, в своих прежних любовных связях всегда терпел фиаско из-за того, что не был хорошим любовником.
— Я тоже, — успел вставить Тойер.
— Молчите! Ладно, я действительно играл в баскетбол. Но по телевизору охотней смотрю футбол. Да, меня называют Помпон. Помпон! И пенис у меня скорей маленький — я говорю вам по секрету.
— Ничего, все образуется. У вас еще все впереди, — учтиво заметил Тойер.
— Возможно, но у вас уже все позади. Потому что вы, господин Тойер… — Магенройтер дотронулся до его груди указательным пальцем левой руки. — («Ага, левша. А кто уж еще левша?») — …Вы пытались сделать жестикулирующую гориллу главным свидетелем обвинения в деле об убийстве! Вряд ли это кому-нибудь еще придет в голову, но и вы этого больше не будете делать. Не будете!
— Нет, больше не буду. Ведь я не знаю других горилл настолько близко…
Магенройтер издал басовитый и довольно тоскливый стон:
— И что самое ужасное, вы все время добиваетесь успеха. Не смотрите на меня с видом полного идиота! Вы же нашли убийцу. И, вероятно, я виноват, что мы не успели ничего выяснить, а может, и никто не виноват. Итак, я делаю вам устный выговор и одновременно вынужден вас похвалить. — Покачав головой, он замолк.
— Как? — сразу очнувшись, проговорил Тойер. — Я не получу никакого дисциплинарного взыскания?
— Вы забываете, — горько улыбнулся Магенройтер, — что безумный Зельтманн дал добро вашей инициативе. Он уволен, то есть отправлен в отставку. Вас это должно порадовать!
Тойер надул щеки.
— Нет, — произнес он наконец, — как ни смешно, но мне жаль. Ведь он впервые оказался на моей стороне, и это стало для него катастрофой.
— Как всегда, все шиворот-навыворот. Но теперь я ваш шеф. И надеюсь, вам ясно, что эти нелепые группы долго не просуществуют?
Гаупткомиссар покорно кивнул. Да, и этот — единственный! — полезный след деятельности Зельтманна будет забыт.
— И что мне тогда делать с вами? — с отчаянием спросил Магенройтер.
Тойер молчал. Что он теперь будет делать сам с собой?
— Сколько вам еще осталось?
— Еще почти пять лет, шестьдесят мне исполнится в две тысячи девятом году. А ребятам, конечно, еще больше.
В горле Магенройтера что-то заклокотало:
— Мне прекрасно известно, что ваши коллеги моложе. Это заметно. Пока еще даже по Хафнеру.
— Иногда я обдумываю… — Тойер смотрел мимо Магенройтера. Стемнело… Еще немного, и вскоре чернокожего шефа уже не станет видно. Может ли быть оптика расистской?
— Да? — попытался вернуть его к разговору Магенройтер.
— Что «да»? — не понял Тойер.
— Вы сказали, что иногда что-то обдумываете…
— Ах да! Что мне надо бы уйти раньше.
У Магенройтера, очевидно, против такой мысли не имелось никаких возражений. Тойер хотел обидеться, но не получилось.
Его шеф встал, значит, разговор подошел к концу — почти.
— Сомнительный исследователь из Вены и сомнительный лингвист, в данное время проживающий в Брюсселе, получил письмо с угрозами. Он очень расстроен и подозревает «гейдельбергских», так выразился этот недоумок… Не ваши ли коллеги расстарались, а?
Отяжелевший сыщик ничего не знал об этом, но вопрос не показался ему полностью абсурдным.
— Я тут выпил с Хафнером, — вдруг сообщил шеф.
— Что-что? — поразился Тойер.
— Выпил с вашим Хафнером. Таким вещам учат на семинарах для руководителей — как завоевать доверие и все такое… Правда, в последнее время я их не посещаю. Я чуть не умер… Он, думаю, тоже, но он все же привычнее. Так вот, ваше пьяное чудовище многое мне порассказало. Не все, конечно. Поразительно, что он еще даже сохраняет нечто вроде самоконтроля. Рычал что-то о чести команды, которую при необходимости можно восстановить и через годы.
— Ой-ё-о-о! — выдохнул Тойер.
— Потом нас вышвырнули. — Магенройтер застонал. — Я, без пяти минут новый директор полиции Гейдельберга, еще не назначенный официально, — вылетаю из кабака. Вот что… Я оставлю вас вместе еще на какое-то время. Но я не хочу, чтобы злокачественная опухоль распространялась, понимаете?
Старший гаупткомиссар кивнул.
— Разговор окончен, — с каменным лицом произнес Магенройтер.
Тойер поднялся с места. Выходя в коридор, он обернулся:
— На этот раз мы опозорились. Я признаю это. Прилично действовали только с Бауэром.
— Не заставляйте меня вспоминать о вашем якобы успехе, — сморщился, как от боли, Магенройтер, — потому что тогда я оказался не на высоте. Сделайте милость, позвольте мне вообще не думать о вас. Вы не хотите получить еще неделю-другую отпуска?
Чуть позже Тойер прогуливался вдоль Неккара, по Нойенгеймскому берегу, и соображал: «Возьмем теперь три шара, которые мы уже отложили, например, первый, второй и третий и взвесим с девятым, десятым и одиннадцатым. Если опять ничего не изменится, значит, двенадцатый — наш шар, мы должны его в третий раз взвесить с каким-то нейтральным. А если девятый, десятый, одиннадцатый пошевелят весы, тогда мы поймем, что искомый шар находится среди них, а также узнаем, легче он или тяжелей. Допустим, тяжелей. Взвесим девятый и десятый. Если весы останутся ровными, тот шар, который мы ищем, — одиннадцатый, либо тот, который перевесит чашу.
