Жосс затоптал тлеющие угли, затем достал нож, аккуратно вырезал кусок дерна на краю лощины и прикрыл им ожог земли.
Он надеялся, что это понравится Наставнице.
Больше ему было нечем заняться, и он сел на траву, ожидая, когда аббатиса закончит.
Когда Элевайз приблизилась к Жоссу, он заметил, что аббатиса избегает его взгляда. Вспомнив о проведенной в лесу ночи и о том, что он не только снял значительную часть ее монашеского одеяния, но и лег рядом, прильнув к ней всем телом, рыцарь все понял.
«Мы должны оставить это позади, — решил Жосс. — Мы должны вести себя так, словно этого никогда не было».
Рыцарь встал, почтительно поклонился и проговорил:
— Желаю вам доброго дня, аббатиса Элевайз. Я полагаю, нам следует вернуться в аббатство, как только вы почувствуете, что в состоянии идти.
Она устремила на него взгляд, в котором были смешаны облегчение и благодарность, и тихо ответила:
— Да, сэр Жосс. Я в состоянии идти прямо сейчас.
Он закинул мешок на плечо, и они направились к тропинке, что вела в Хокенли.
Но тут же остановились. В нескольких шагах они увидели безмолвную фигуру в длинной накидке — Наставницу.
Она долго стояла неподвижно, внимательно разглядывая их. Ее глубоко посаженные глаза остановились сначала на аббатисе, потом на Жоссе. Рыцарь почувствовал, что должен что-нибудь сказать — почему-то ему хотелось извиниться, хотя он и не понимал, за что, — но пристальный взгляд Наставницы сковал его.
Неожиданно она спросила:
— Женщина здорова?
Аббатиса спокойно ответила:
— Я здорова.
Наставница кивнула.
— Путь, что предстоит вам, долог для раненого.
— Я смогу идти, — заверила ее Элевайз.
Наставница приблизилась к ним. Когда женщина оказалась прямо перед аббатисой, она подняла руку и коснулась повязки на голове Элевайз, потом резким движением подалась вперед и, приблизив лицо к перевязанной ране, медленно потянула носом воздух.
— Чисто, — произнесла она. — Мужчина справился с работой. — Она быстро взглянула на Жосса.
Рыцарь склонил голову.
Наставница достала кожаный мешочек, что висел у нее на поясе, полускрытый накидкой, надетой поверх белого одеяния. Найдя в нем небольшой сосуд, она вытащила затычку и протянула сосуд аббатисе.
— Выпей, — приказала она.
Рыцарь посмотрел на Элевайз. Ему передалась ее нерешительность — это было более чем объяснимо: они все еще страдали от дыма, которым надышались прошлой ночью, — но Жосс подумал, что аббатиса не решится обидеть того, кто искренне пытается ей помочь.
Словно поняв их сомнения, Наставница усмехнулась.
— От этого питья ты не увидишь пляски ночных созданий, — проговорила она. — Оно не даст тебе ощущения полета, не наполнит твой мозг безумными картинами. Питье лишь успокоит твою боль.
— Но я не… — запротестовала аббатиса.
— Фу! Не спорь! — раздраженно прервала ее Наставница.
Аббатиса снова открыла рот, чтобы возразить, но передумала, взяла сосуд и, решившись, выпила его содержимое.
— Вот и хорошо, — проговорила Наставница.
Все трое застыли в молчании. Жосс чувствовал, как, наверное, и аббатиса, что здесь, в царстве Наставницы, они должны подчиняться ее воле. Наставница, кажется, чего-то ждала.
Вскоре Элевайз улыбнулась. Радостно и одновременно удивленно она воскликнула:
— Боль прошла!
— Конечно, прошла, — ответила Наставница. Потом она повернулась к Жоссу:
— Мужчина, я чувствую твое нетерпение. Ты хочешь отвести эту женщину в ее жилище.
Наставница ждала ответа, поэтому он сказал:
— Да. Хочу.
— Всему свое время, — возразила Наставница. — Но прежде чем вы покинете мои владения, я должна многое сказать вам. — Она вытянула руки и, словно раздвигая ветви деревьев, заставила Жосса и аббатису расступиться. Затем, жестом приказав им следовать за ней, повела их по тропинке, которую Жосс в прошлый раз не заметил, — извиваясь, она вела в лесную чащу на дальней стороне поляны с поваленными деревьями.
«Почему я не заметил ее раньше?» — с удивлением подумал рыцарь. Он в недоумении покачал головой: сейчас, когда Наставница вела их по тропинке, она была отчетливо видна.
Наставница мимолетно обернулась и со странной улыбкой взглянула на Жосса. В его голове совершенно отчетливо прозвучали слова: «Ты не видел этот тайный путь, ибо так хотела я». Уже в первый раз у рыцаря появилось тревожное ощущение, что рядом с ним что-то — или кто-то, — что находится далеко за пределами его жизненного опыта и понимания.
Когда они миновали поляну, Наставница взмахом руки показала на мертвые деревья.
— Это сделали чужаки, — сказала она. — Какая гнусность!
И Жоссу показалось, что он услышал, как аббатиса пробормотала:
— Я так и думала…
* * *
Наставница завела их не слишком далеко. Примерно четверть мили они пробирались по узкой тропинке и затем вышли на поляну, через которую бежал ручей. Над ним, на более высоком берегу, стояло нечто, похожее на жилье. Каркас был сделан из согнутых и переплетенных ветвей, крышу заменял слой листьев и дерна. Внутри виднелся каменный очаг, на нем стоял горшок, в котором что-то тихо булькало.
Наставница знаком приказала им сесть на берегу, над журчащим ручьем.
Когда они усаживались, Жосс неожиданно подумал: какое завораживающее сочетание звуков — воды, бегущей над каменистым дном, монотонного бульканья в горшке — и запахов!.. Сильный травяной дух, принесенный паром из горшка, сладкий аромат цветов и свежей зелени, запах торфа, исходивший от ручья…
И какая же сила была заключена в царящей здесь атмосфере!
Наставница не села рядом. Продолжая стоять над рыцарем и аббатисой и дождавшись их полного внимания, она заговорила.
— Мы не приветствуем чужаков. — Наставница посмотрела сверху вниз сначала на Жосса, потом на Элевайз. — Они не понимают законов нашей жизни. Чужаки губят и оскверняют то, чему мы поклоняемся как святыне. Они убили священный дуб.
Жосс задумчиво кивнул.
— В той роще, где руины древнего храма, — проговорил он. — Они расставляли капканы для дичи и наткнулись на зарытые там монеты.
— Они копали под самым древним дубом, — продолжала Наставница. — Он рухнул по своей собственной воле, потому что устал и не хотел больше жить. Чужаки забрали то, что им не принадлежало, но, не насытившись тем, что столь легко покинуло землю, они убили второе дерево. — Ее лицо подрагивало от волнения, а голос был полон горечи. — Этот дуб был юным, столетия жизни лежали перед ним! Но чужаки стали кромсать его тупыми орудиями и рубили, пока он не истек кровью и не заплакал, и тогда они повергли его на землю!
