первых художников не чувствуется тяжелой, унылой печати религии, обряда. Пожалуй, ни один из так называемых первобытных народов XIX–XX веков не рисовал так хорошо и живо, как кроманьонцы или люди мезолита (исключение — бушмены).
А. С. Гущин (советский исследователь, писавший в 20–30-х годах): искусство порождено первобытной магией и развитием коллективного трудового процесса.
Это правильный, материалистический подход. Это правда. Но вся ли правда?
Все ли причины, корни происхождения искусства умещаются в этой формуле?
Выходит, «о вкусах не спорят», но спорят (еще как!) — о происхождении вкусов!.. Скажите, наконец, археологи: так для чего и отчего они рисовали?
А археологи отвечали мне тогда и позже:
— Была охотничья магия, но не слишком развитая, не слишком темная и мистическая, чтобы ослабить свежесть наблюдений, рисунков, красок.
И конечно, была у древнего жителя пещер и внутренняя потребность — творить, воссоздавать окружающий мир…
— И все-таки не ответили вы, отчего кроманьонцы не рисовали самих себя, а зараутсайцы рисовали?
— Ответим. У пигмеев, австралийцев и других народов известен охотничий обряд: чертится контур зверя, которого должно убить. Затем следует заклинание или пляска. В какой-то миг (у пигмеев — когда солнечный луч касается края изображения) художник или один из его соплеменников метает в рисунок копье или стрелу. Обряд окончен… Что здесь происходит? Австралийцам и пигмеям человека рисовать не нужно. Художник собственной персоной является частью картины. Вероятно, у кроманьонцев автор и нарисованный зверь тоже составляли как бы одну систему «человек — картина».
— Система, давно утраченная человечеством!
— Да, уже обитатели древнего Зараут-сая, как и других частей мезолитического мира, людей рисуют, то есть себя за часть картины, очевидно, не принимают.
Что ж, выходит, они поумнели, научились лучше понимать, обобщать, абстрагировать, нежели их ледниковые предки.
— Понимать и абстрагировать стали лучше, а рисовать похуже?
— Да, с нашей сегодняшней точки зрения… Но с этими «лучше», «хуже» казусы случаются: искусствоведы XIX века обругали знаменитую бушменскую фреску (несущиеся в беге фигурки воинов), а сегодня специалисты ею восхищаются и находят в ней черты совершенно современного по стилю произведения.
— Ну, не будем толковать: «лучше», «хуже», хотя почти всем больше нравятся пещерные старики, нежели мезолитическая молодежь. Но отчего же все-таки, объясните мне, фигуры людей, зверей стали более обобщенными, стилизованными?
— Видно, «распалась цепь времен», утратилось свежее единство человека с природой. Скотоводство, земледелие усиливало человека, но при этом разъединяло его с природой; он забывал многие из ее голосов, которые слышал прежде, идя на охоту. К тому же с годами усиливались магия, мистика, религия… В самом деле, у бушменов и эскимосов-охотников реализма в рисунках и гравюрах много больше, да и склонность к живописи, велика по сравнению «с культурными соседями». Зато «первобытные народы», меньше занятые охотой, рисуют меньше и хуже. Непосвященным в их тайны не понять, отчего перекрещенные линии — это кенгуру, а кривая, волнистая линия — стадо буйволов.
— Так это же зачатки письменности.
— Да, письменность. В средневековой Японии лучшие каллиграфы почитались наравне с выдающимися художниками!
И еще несколько дней мы объезжаем угрюмые долины, взбираемся на перевалы, разглядываем желтые скалы. Археологи спрашивают стариков о пещерах с кремнями, пещерах с рисунками.
«Есть еще пещеры», — кивают старики и долго объясняют дорогу; археологи записывают и уж видят новый Тешик-Таш и новый Зараут-сай.
А кстати, надо или не надо искать — в земле, в горах, на дне?
Кощунственный, идиотский вопрос. На территории СССР насчитывают не больше тысячи палеолитических стоянок, в том числе самых древних — неандертальских — около 200. Это очень мало. Каждая находка сверхдревних следов человека — событие в науке!
И что же делать археологу, как не искать?
Открытия археолога (и вообще историка) бывают трех видов.
Первый вид — новые факты:
Еще один отзыв о Пушкине.
Еще одно имя древнеримского солдата.
Еще один черепок, курган.
Еще одно рубило.
Второй вид — новые научные методы:
Статистика, примененная к тому, что «не счесть».
Подсчет возраста дерева или золы по С-14 (радиоактивному углероду).
Другие физико-химические методы датировки.
Археологическая разведка при помощи аэрофотосъемки.
Третий вид — установление общих исторических закономерностей.
Какой из трех важнее?
Все важно: без фактов — голод, без новых методов, общих закономерностей — слепота.
Историк, максимально честно описывающий новые факты, делает, конечно, громадное дело, но…
Но я знаю историков, слабость которых в том, что они… слишком много знают.
Почти любой свой вывод, подкрепленный горой фактов, они могут разрушить другими фактами. Они сами себе не доверяют, они парализованы фактами.
Итак, виват невежество?
О нет, да здравствует теория!
В нескольких разделах истории факты буквально «киснут», «протухают» (это, правда, меньше всего относится к антропологии, где фактов, находок особенно не хватает). Фактов более чем достаточно для смелых теорий или по крайней мере гипотез, а как только теория (гипотеза) вылупится, она сама поведет к тысячам новых фактов.
Искать эти «тысячи фактов» на ощупь — все равно что щелкать на счетах рядом с электронно-вычислительной машиной.
И вот тут-то и рождается мысль, чересчур резко выкрикнутая в начале главы.
Надо искать и думать, иногда больше думать, чем искать, додумавшись, искать заново.
Точным наукам все это давно знакомо. Довольно широко известны замечания нескольких выдающихся физиков: «Новая гипотеза слишком разумна, чтобы быть правильной»; «Отличная, но, к сожалению, не слишком идиотская идея».
На «Идиотизм» в точных и естественных науках нынче большая мода. «Идиотизм» с большой буквы, то есть крушение «разумных понятий», относительность.
А вот историкам, археологам на сегодняшний день, пожалуй, благородного «Идиотизма» не хватает.
Но уже появляется!
Плот Тура Хейердала — это прежде всего новый метод: дело вовсе не в том, доказал или не доказал экипаж «Кон-Тики», что южноамериканские индейцы переселялись в Тихий океан (сам Хейердал считает, что он доказал только одно — мореходные свойства бальсового плота). Дело в методе: моделирование событий. Много веков назад люди, возможно, плыли на плотах тем же путем. Хейердал воспроизводит условия, строит модель древнего события.
Выдающийся археолог В. А. Городцов научился и изготавливать древнейшие каменные орудия и работать ими. С. А. Семенов измерял (в опытах) производительность труда древнего человека. Но как жаль, что эти модели древнейшей эпохи пока слишком невелики; шире «отрепетировать» каменный век пока не берутся.
Все крупнейшие специалисты считали, что критское письмо (так называемое письмо В) не поддается расшифровке: знаков не знаем, языка не знаем, а одно уравнение с двумя неизвестными не решается. Неспециалист Вентрис предположил, что язык этой письменности близок к греческому (с точки зрения специалистов — чистый идиотизм!). Вентрис оказался прав; в результате — расшифровка критского письма, самое крупное послевоенное достижение науки о древнем
