Натан Эйдельман
Александр Радищев
Александр Николаевич Радищев родился в 1749 году, и каждый, кто ладит с арифметикой, быстро сосчитает, сколько лет прошло с тех пор.
В наше время живут уже пра-пра-пра-правнуки этого человека, а мы его не забываем, да и не забудем.
За что же, за какие славные дела, названы именем Радищева улицы, музеи, библиотеки, школы, пароходы?
Вот об этом и пойдёт рассказ.
МОЖНО ЛИ НЯНЮ ПРОДАТЬ?
Няня Саши Радищева Прасковья Клементьевна ничего так не любила, как пить кофе.
— Как чашек пять выпью, — говорила она, — так и свет вижу, а без того умерла бы в три дня. Спасибо папеньке и маменьке твоим, что дорогого кофию для меня не жалеют. Добрые господа, не то, что Зубовы!
— А чем Зубовы плохи? — спрашивает Саша про соседних помещиков, которых несколько раз видел в коляске и верхом.
— Да всем плохи! Отняли у своих крестьян землю, отняли скотину и заставляют работать всё время только на себя. А чтоб те с голоду не умирали, кормят их на господском дворе один раз в день, наливают щей в корыто — как свиньям. Мне даже сон страшный приснился, будто меня твой батюшка Зубовым продал.
— Как продал? — испуганно спрашивает маленький Саша. — Разве тебя можно продать?
— А как же? — засмеялась няня. — Ещё как можно. Уж не меньше ста рублей за такую мастерицу, как я, можно взять. Вот слушаться меня не станешь, не нужна будет нянька, глядишь, и продадут.
— Никогда не позволю тебя продать, никому не дам! — топает Саша ногой и готов заплакать.
— Добрый ты мальчик, — вздыхает няня. — Бог даст, вырастешь и хозяином будешь добрым.
— Не хочу быть хозяином, — кричит Саша, — не хочу!
— Как же не хочешь, тебе, наверное, тысячи полторы мужиков достанется. Богатство!
Мальчик в слезах убегает к родителям.
Мать говорит отцу:
— У Саши чувствительное сердце.
Отец задумывается:
— Чувствительным жить труднее. Пора Сашу учить уму-разуму, но в деревне что же у нас за учение? Только нянька сказки рассказывает. Слава богу, хоть по-русски читать и писать выучили. Но этого ещё очень мало. Теперь нашему брату помещику без французского языка шагу не сделать. Да где найти француза в наших лесах и степях? Надо Сашу в Москву везти.
БУДЕШЬ ЛИ СЧАСТЛИВЫМ, КОГДА ДРУГИЕ НЕСЧАСТНЫ?
Тогдашняя Москва показалась бы нам сегодня городом маленьким и тихим. Дома не выше двух-трёх этажей, вместо машин — кареты, вместо электрических лампочек — свечи. Немало, правда, старинных дворцов, церквей. И Кремль уже был почти такой, как теперь.
А Саша Радищев решил, что город — огромный, больше и быть не может. Поселился он у дяди, в школу не ходил, к нему учителя сами ходили.
По-французски быстро заговорил, позже по-немецки, по-английски, по-латински, по-итальянски — пять иностранных языков и родной русский! На всех этих языках он много и охотно читал. Любимыми же книгами Саши Радищева были те самые, которые и сегодня все дети читают: арабские сказки «Тысяча и одна ночь», «Робинзон Крузо», «Путешествия Гулливера», «Мифы Древней Греции».
Однажды все жители города, и мальчик, конечно, тоже, высыпали на улицу, откуда доносилось весёлое пение, крики, выстрелы. Навстречу им двигалось двести колесниц, а в каждую запряжено несколько волов.
На колесницах и возле них прыгали, танцевали, кривлялись тысячи людей в масках, изображая козлов, обезьян, котов, свиней. Кувыркались акробаты, визжали дети, напуганные медведем, а зверь вдруг захохотал и язык показал.
— Маскарад! Маскарад! — кричали кругом.
Но тут появилась раззолоченная карета, в которую было запряжено восемь прекрасных лошадей. Все стали кланяться, некоторые на колени упали. В карете сидела императрица Екатерина Вторая. За царской каретой медленно двигался целый поезд других сияющих на солнце карет с пышно разодетыми вельможами. Царица только что вступила на престол и праздновала в Москве свою коронацию.
— Три деревни, — услышал вдруг Саша позади себя.
— Три деревни со всеми домами, полями и крестьянами — вот сколько стоит наряд императрицы.
Саша обернулся. Разговаривали двое хорошо одетых молодых людей.
— Подумаешь, «три деревни»! — вмешался в разговор третий. — А вот мне рассказывали, что один князь поклялся всегда только в своём доме ночевать. С тех пор, куда ни попадёт, обязательно купит дом, в котором и остановится.
— А прежняя царица, — вспомнил ещё один, — никогда не надевала даже самое своё лучшее платье второй раз. Однажды только покажется в новой одежде — и всё: платье навсегда кладут в сундук.
Дома Саша рассказал дяде о том, что видел и слышал, а потом спросил:
— Наверное, царица дарит ненужные платья тем, у кого их не хватает?
Дядя рассмеялся, а потом сказал:
— Тебе, Саша, не нравится, что целые деревни отданы за кареты и хорошие костюмы, но сам ведь тоже ходишь в хорошей одежде, дорогих башмаках и каждый день сахар кушаешь. А простые крестьяне его никогда не едят! На тебя, брат, тоже мужики работают, папашины крепостные, хотя ты их теперь и не видишь… Ну, подумай-ка сам, если б не деньги, которые родители присылают из деревни на твоё учение, разве мог бы ты прочесть столько дорогих книг да заниматься у таких учителей?
— А Ломоносов! — воскликнул Саша. — Я читал и слыхал, что Ломоносов, сын простого рыбака, выучился и сделался великим человеком.
— Ломоносов один, — отвечал дядя, — это случай исключительный. Поэтому ты, Александр, учись, а выучишься и однажды, может быть, сам поедешь в золотой карете и будешь счастлив.
— А разве можно быть счастливым, если вокруг тебя другие несчастны? — спросил Саша.
Он эти слова вычитал в одной книжке, и они ему очень понравились.
Дядя улыбнулся и не ответил ничего.
ПАЖ
Многие самые знатные семьи, графы и князья, мечтали пристроить своих детей в царский дворец, чтобы они прислуживали царице и назывались пажами.
Кому повезёт, кто понравится Екатерине Второй, тому легче потом стать генералом или министром, получить от царицы в подарок новые деревни с крепостными крестьянами.
Желающих попасть в пажи было множество, но царица потребовала, чтобы прислали мальчиков толковых,
