имя осталось навеки в приказных столбцах.
Ошарашенный перечнем, налетчик покаялся и в таких своих грехах, что подьячий ушам не верил: два стародавних безнадежных розыска наконец удачно завершились. Митя только успевал вкривь и вкось записывать. На радостях Деревнин приказал как следует покормить Авдейку и отправил его обратно в тюрьму. А потом, изрядно вымотанный беседой, просто сел в углу – перевести дух. Но долго бездельничать он не мог – Митя напомнил, что пора браться за иное дело, и указал на коробки со столбцами, уже стоящие на столе.
Земский двор днем более всего похож на Вавилон. Толпятся и орут жалобщики, рявкают на них подьячие, перекликаются писцы – кто у кого стянул стопку бумаги да кто разбил горшок с клеем? Навеличивая друг дружку такими словами, что слушать страшно, ищут пропавшие столбцы. Сюда же прибегают посланные из других приказов, тут же кто-то лезет на лавку, чтобы снять с верхней полки короба со столбцами, но, оступившись, с воплем валится вниз, сбивая с ног ошалевшего просителя.
Деревнин всегда удивлялся: как в такой суете приказным удается распутывать дела о воровстве и увечьях? Ежели бы прямо над длинным столом пролетел, кукарекая, петух – его бы не заметили и не услышали.
Видимо, тот, кто прислал Деревнину грамотку, на Земском дворе бывал и нравы знал. Проскочил человек прямо к тому краю стола, где подьячий читал отобранную у налетчика Матюшки Подурая сказку, положил перед ним сложенный вчетверо листок – и сгинул.
Деревнин тот листок развернул и прочитал: «Как прозвонят на Ивановской колокольне, выходи и жди у Никольской башни, пришлю за тобой возок, окликнут – садись скоро. В правой руке держи белый лист».
Обращения, как положено, и подписи не было.
Про лист Деревнин понял сразу – темно, Красная площадь освещена сверху лишь факелами сторожевых стрельцов, все мужчины внизу – на одно лицо, в длинных шубах и тулупах, в меховых и прочих колпаках, бородатые.
А вот кто его зовет – мог лишь предполагать.
Это оказался князь Урусов. Деревнина привезли к нему на двор и препроводили в покои.
– Здорово, подьячий, – сказал князь. – Надумал я доброе дело сделать. Мой человек приходил сегодня с утра в Остожье смотреть твой двор. Дворишко скверный, мал и место для тебя неподходящее. Хочу тебе другой двор купить, попросторнее. Мой человек пробежался по Москве и чуть не сразу узнал – продается двор у Покровских ворот. Он донес – все деревянное строение имеется, но хозяйка сдурела – просит немыслимых денег. Потому и не могла продать раньше. Она из княжеского рода, но род обнищал, при покойном государе его чуть не весь истребили. Княгиня стара, детей не осталось, собралась в девичью обитель, хочет сделать хороший вклад. Деньги у меня есть, тут же я их выдал.
– Сколько? – в ужасе спросил Деревнин.
– Не твоя печаль. И сверху дал – чтобы старуха со всем скарбом и с домочадцами сегодня же выметалась. Сейчас придет посланный, донесет – точно ли убралась. И ты ночью со своего двора съедешь, чтобы утром твои бабы там уж печь топили. Днем сделаем купчую, как полагается, это уж моя забота, ты только руку приложишь, а свой дворишко в Остожье потом продашь. Да ты не гляди так! Говорю же – хочу сделать доброе дело, ради спасения души. Ты мне полюбился, подьячий. Там тебе с твоими будет просторно. И сыну понравится – что хорошего писцу Посольского приказа жить в Остожье? Женится, детишки пойдут, всем места хватит.
– А что от меня потребуется? – прямо спросил подьячий.
– Потребуется немного. Как можно скорее туда перебраться и велеть бабам устроить горницу для гостьи. Перины дать, подушки, все, как полагается. Ее туда привезут ночью, она будет у тебя в тереме ждать. Будет жить, не выходя даже на двор. А ты велишь своим бабам ее кормить и при нужде служить ей. Девку комнатную я сам для нее нанял. Это твоя плата за двор, иной не надобно. Коли все будет как задумано, проживет она у тебя до Великого поста или малость дольше. Не беспокойся, терем там просторный. Да – и псов непременно с собой возьми! Мой человек сказал – псы у тебя большие, злые, такие и нужны. Корми их хорошо. Чтобы у чужих ни куска не взяли – ты понял?
– Да уж понял…
Ногаец намекал на ту ночь, когда злоумышленники отравили собаку Воробья и удавили девку.
Про псов-то подьячий понял, а про загадочную гостью – нет. Мог предположить разве, что князь свел с какого-то двора девку и хочет спрятать от родни. Такое случалось – а случалось и похуже. При покойном государе, которому привозили в покои красивых девок для утехи, многие увозили дочерей и племянниц подальше, могли и держать на Москве в тайном месте, чтобы потом без лишнего шума повенчать с выбранным женихом. Нынешний государь не то что велит девок приводить, а с собственной женой, сдается, лишь за трапезой встречается. Может, завелся на Москве богатый распутник, о котором на Земском дворе неизвестно, потому что туда с такими жалобами редко ходят?
– Вот тебе рубль – извозчиков наймешь, припасов в новое жилье купишь, мяса побольше. Бебеня! – крикнул князь.
Вошел мужик лет сорока, в куцем буром кафтанишке, на вид – щуплый, но Деревнин уже умел отличать щуплого от жилистого. По лицу не понять, какого роду-племени, лицо темноватое, как на образах старого письма, нос длинноват, волосы русые, с сединой, глаза приметные – очень уж впалые и обведены темными кругами. Деревнин привычно глянул на руки – так и есть, костяшки чуть ли не в мозолях: видать, часто приходилось кулаками махать. Но взгляд пронзительный – этот человек не только лишь кулаками махать горазд.
– Вот этот человек для тебя двор присмотрел, он мне верно служит, у чужого денег не возьмет, но ты его потом от себя награди, дозволяю. Бебеня, вот с ним поедешь, доставишь к Покровским воротам…
– Князь-батюшка, ночью на улицах решетки, никто нас не пропустит, – возразил Деревнин.
– Он прав, только неприятности наживем, – подтвердил Бебеня. – Да и ни к чему, чтобы видели…
Он имел в виду решеточных сторожей, которые могли бы донести о ночных путешественниках.
