class="p1">Одни говорят так: жизнь проста, родился, отработал свое и умер.
Я не хочу разбирать сейчас эту формулу — сколько в ней холода, равнодушия, сколько и какой правды.
Другие говорят: жизнь сложна — и приводят десятки примеров, как иногда бывает трудно, скажем, поступить в вуз, или получить квартиру, или совершить какое-нибудь научное открытие (это уже в плане общественном), или даже просто — завести трактор, попасть на матч, полюбить соседа.
Все это, конечно, сложности, которые составляют жизнь. Все это, в конце концов, немаловажно, потому что каждая частность так или иначе влияет на формирование характера человека.
Но есть нечто большее, чем эта сложность, есть испытания, которые выпадают на долю государства, всех людей, и тогда — сквозь призму событий и фактов — просматривается характер народа. Вот о чем мы должны помнить и что всегда должно лежать в основе наших книг — характер народа.
1977
ОГОНЬ И ХЛЕБ ЛИТЕРАТУРЫ
Выступление на IV съезде писателей РСФСР
В докладе Сергея Владимировича Михалкова говорилось, что российские писатели проделали большую работу в минувшем пятилетии и внесли свой вклад в общее дело развития многонациональной советской литературы, что лучшие книги российских писателей были отмечены высокой партийностью и что роль их в коммунистическом воспитании советских людей значительна и неоспорима. Да, много примечательного было сделано нами и в поэзии и еще больше, по общему признанию, сделано в прозе, особенно за последние годы. Мне думается, можно было бы не боясь сказать, что русская проза во многом приблизилась сейчас к лучшим образцам отечественной и зарубежной классики и, что самое, может быть, важное в этом процессе — многие писатели достигли сейчас такой степени зрелости, когда мы можем стать свидетелями крупного явления в советской литературе. У нас возродился интерес к созданию эпических полотен, и возродился, на мой взгляд, не случайно, так как наступило время, когда уже рубленое, ступенчатое, лестничное отображение действительности (что диктовалось, как уверяли нас, будто бы стремительностью нашей жизни) уже не может удовлетворить ни читателя, ни писателя, ни критику; возникла потребность (и это стало возможным) посмотреть на жизнь в целом, не вырывая из общей истории нашего общества отдельно радостные или отдельно горестные, драматические события, и такая потребность, несомненно, не могла не привести к возрождению многоплановых, объемных произведений; наряду с развитием всех других жанров, развивалась и как бы заново утверждалась в нашей литературе эпическая форма; мы вернулись к глубокому и плавному эпическому повествованию, и оказалось, что форма эта не только не противоречит стремительному темпу жизни, но способна и вобрать, и даже подчеркнуть динамизм эпохи. И потому, наверное, вполне правомерно: когда мы говорим о достижениях нашей литературы, мы прежде всего называем большие эпические произведения.
Но хотя я и сказал, что вполне правомерно мы называем большие эпические произведения, когда говорим о достижениях, — на самом деле, если пристальнее и несуетно вглядеться в литературный процесс, можно прийти несколько к иному выводу. Литература никогда не была явлением односторонним; в ней всегда равноправно уживались самые разные стилевые и писательские индивидуальности. Если пристальнее всмотреться, то даже самым непрофессиональным взглядом можно заметить, что и в жанре повести есть свои, и не малые, достижения, и многие сегодняшние повести не только не уступают классическим образцам, но подчас и превосходят их — я имею в виду их эстетическую ценность и общественное звучание; и почти то же, хотя и в меньшей степени, можно сказать и о коротких рассказах. Беда только в том, что критика наша более охотно сейчас пишет о крупных произведениях и мало занимается анализом всех других жанров, искусственно создавая впечатление однобокости развития нашей литературы. Сначала мы недоверчиво относились к эпическому повествованию и делали как бы ставку на динамизм коротких произведений; теперь бросились в другую крайность, и в наших критических и обзорных статьях замелькал другой, и тоже в своем роде замкнутый, ряд писательских имен. Но к нашему великому удивлению, несмотря на эти колебания нашей критической мысли от одной крайности к другой, литература развивается гармонично, и мы с полным правом можем сегодня сказать об этом. Российская литература достигла сейчас таких высот, когда мы вправе ожидать от нее самых больших свершений. Мы вправе ожидать от нее книг, в которых бы широко и правдиво, со всей совокупностью радостей и утрат раскрывался бы образ жизни советского человека, социалистический образ жизни, и чтобы он был привлекательным.
Нельзя сказать, что мы мало пишем о современности; но то, что мы делаем, не может в полной мере удовлетворить нас. Мы чаще и охотнее обращаемся к истории, к годам революции, коллективизации и к событиям Великой Отечественной войны, и, хотя правомерность такого обращения невозможно да и не нужно оспаривать, нельзя не пожалеть, что события наших дней, события, в которых есть свой драматизм поисков, драматизм открытий и разочарований, драматизм любви, неудач и побед, не находят достойного воплощения в наших книгах. О современности нет больших полотен; нет такого героя, который прошел бы перед нами крупным планом со всеми своими делами, со всей своей судьбой и огромной духовной силой. Почему это происходит? В чем главная причина такого явления, когда мы охотнее беремся за историю, где дороги, в общем-то, давно проторены нашей классикой, и обходим современность? Причин, очевидно, много, и есть такие, которые, несомненно, продиктованы жизнью. Но есть и причины чисто литературного порядка, которые, впрочем, имеют глубокие и основательные корни. Поскольку в последние годы мы привыкли делать только большие сравнения и если уж обращаемся за примером, то непременно к Толстому или Достоевскому, — я позволю себе тоже обратиться к подобному сравнению. «Гомер, — как писали еще в прошлом веке, — явился не в самое время троянской войны, но около двухсот лет после нее», и что, будь он «свидетелем этого события, он не мог бы создать из него поэмы; надобно было, чтобы событие сделалось поэтическим преданием живой и роскошной фантазии... народа, надо было, чтоб герои события представлялись в отдаленной перспективе, в тумане прошедшего, которые увеличили бы их естественный рост до колоссальных размеров... облили бы их головы сиянием славы и скрыли бы от созерцающего взора все неровности и прозаические подробности, столь заметные и резкие вблизи настоящего». Если исходить только из такого положения, какое бытует, и очевидно правомерно бытует в нашей литературе, то все то героическое, что сегодня совершают советские люди во всех самых разносторонних сферах деятельности, может найти свое полное отражение
